Вилла Бель-Летра

Пикировка с Расьолем не принесла и толики удовлетворения: сам он сказал слишком много из того, что дозволено, и, как бывает в такие моменты, теперь понимал (к сожалению, задним умом), что сказал недостаточно. Зря сказал. Жан-Марк задел его за живое. Кому, как не этому битому неудачами ратнику знать, что в знаменателе всякой литературной судьбы — неуверенность в собственных силах?.. Сгоряча Суворов ответил. Но ударять ниже пояса — значит играть по расьолевским правилам, то есть вовсе без правил. Выходит, первый раунд жалкого кетча остался-таки за французом.

Сознавая свой неуспех, Суворов припомнил о том, что в его писательском повседневии случались порой убийственные проколы, которые он окрестил про себя глумлением вдохновения. В особо успешные дни, когда работа спорилась и текст на глазах обретал нужный ритм и дыханье (поймавший ветер парус; корабль, укротивший волну), приходило ощущение хладнокровного (ступивший в борозду фортуны киль) и надежного (точно упругий балласт для кормы) восторга, приближавшего минуты удивительной трезвости, в которые казалось, что все вдруг — и в нем, и вовне — становилось предельно ясно и, сами собой, будто бы вожделея небес, в этом летучем и доблестном плавании рождались строки просторной, пронзительной, какой-то потусторонней и оттого почти что запретной, раскатистой голосом правды.

По прошествии времени они-то и выпадали из контекста. Вопрос: кто врал? Те самые строки или отвергнувший их сортировщик-контекст?..

Возможны три варианта ответа: строки; контекст; и то, и другое. «Хорошего» ответа нет и быть не могло.

Так и здесь: все, что имел он сказать сегодня Расьолю, было вроде бы правдой. Но ее отвергал сам контекст — не столько первой беседы, сколько задавших эту беседу координат — места и времени (энчульдигунг, Лира!). В итоге — тошнота и ложь…

Причем тошнота — это лучше, потому что сюжетом была предусмотрена сексапильная барышня с Адриатическим именем. А в общем, конечно же, пакость.

Суворов вышел за ворота усадьбы и зашагал наугад по дорожке в поисках озера. Ну-ка, где тут у вас, товарищи немцы, выход на волю? Отоприте, пожалуйста, русскому литератору…

Оказалось — целое море. Беспредельная щедрость стекла.

Разделся, бултых — и поплыл… (И забыл… И зажил…)

Одно слово — лето!..

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ (Перипетия)

Внезапные повороты в ходе событий обозначают словом «перипетия». В этом смысле добротный детектив должен быть напичкан перипетиями, как рождественский гусь яблоками. Секрет только в том, чтобы яство не разошлось при готовке по швам. Отсюда нехитрый рецепт: максимальный огонь, много перца, подавать с пылу с жару.

Арчи Куннинг.

Как приготовить бестселлер в домашних условиях

Без драки, однако, не обошлось. Посреди ночи Суворова разбудили приглушенные голоса, хоронящие в деловитой поспешности тишину, и скрип лестницы над головою. Кто-то взбирался на башню. Вслед за ним бежали шаги многих ног. Накинув халат, Суворов приблизился к двери, из-под которой бледным ядом полз к его тапкам снаружи неряшливый свет. Прислушавшись, распознал женский плач, перемежаемый вопросительными интонациями чужого участия, и распахнул дверь на площадку. Адриана сидела на стуле перед большим антикварным бюро и неуклюже отбивалась от судорог. Тело ее сотрясалось икотой и всхлипами. Над нею навис человек в накинутой поверх пижамы мокрой ветровке и на нескладном английском пытался ее успокоить. Там же стоял, объясняясь с лающей рацией, полицейский огромного роста с расстегнутой кобурой. В другой руке он держал резиновую дубинку, напоминающую гигантский палец-протез. На перилах Суворов увидел торчащий кверху копытцем фонарь. Откуда-то снизу покаянно печалился бас Жан-Марка Расьоля. Лицо Адрианы распухло у левого глаза и, словно от него отрекшись, подалось вправо, прихватив за собою дрожащий в конвульсиях рот. Суворов вернулся к себе, наполнил водою стакан и поднес его девушке. Та не сразу заметила. Пить ей было труднее, чем плакать.

— Спасибо, — сказала она, попробовав улыбнуться.

Немец в пижаме ему благодарно кивнул и стал объяснять:

— Сначала будилась жена. Потом потолкалась в меня, а сама телефонирен в полицию. Мы здесь рядом гостим за друзей, пока они передыхают на море. Тоже вилла, хотя не такая большая и взрослая… Я заспешил на дорогу, а там сидела она, под забором, запуталась в плющ и расстроенно плакала. Я пытался ей помогать, но она не заслушивала. А тут дождь капал сильно, лужа с ванну под ней… Как увидела фары от полицейского вагена, убегала сюда. Мы трудно успели… Хорошо, что оконце на башне заклинился.

— Его будут судить?

— Не знаю, — ответил тот сокрушенно. — Допустимо, если она…