Если номер Дарси прошел на «ура!», то выступление Расьоля, назначенное на вечер, вызывало у самого солиста опасения. Он долго не мог решить, какой отрывок из рукописи предпочесть для презентации перед не в меру взыскательной публикой. Сперва подумал было, что лучше зачитать начало. Потом отбросил эту мысль (начало никогда не бывает готово, пока у рассказа нету конца), уговорив себя ограничиться эпизодом, описывавшим ночь, когда Гектор Фабьен насладился любовью фон Реттау. Однако, пробежав глазами страницы, Расьоль занервничал: впервые они показались ему какими-то пресными, слишком сухими. Не похабными, нет! Но как-то докучливо неучтивыми, немного развязными даже, что вступало в противоречие уже хотя бы с нарядом исполнителя: на ужин Расьоль облачился в костюм, повязав к нему жемчужную бабочку. В конце концов он схватил из кожаной папки главу, где речь шла о том, как Лира фон Реттау покинула виллу.
Аудитория собралась в гостиной. Для удобства оратора сдвинули ближе к окну бюро, приладив к нему настольную лампу с пушистым сиреневым абажуром. Поставили рядом бутылку вина и фужер. Под фужером белела салфетка. Зрители расположились в перенесенных из комнаты отдыха креслах в трех шагах от бюро.
Жан-Марк плеснул в стакан вина, отхлебнул, расправил ладонью листы, прокашлялся, слегка подбоченился и стартовал:
— Поэма о стойкости заблуждений…