Вилла мертвого доктора

Он пришел в клинику очень рано (обычно сам вместе с охранником открывал ворота стоянки в шесть). С утра – работа с бумагами, прием ранних больных – почти всегда было два-три человека, которым удобны были для приема эти утренние часы, чтобы успеть на работу пораньше.

После – просмотр утренних новостей, работа с коллегами по интернету, ответы на имейлы… И снова – больные. В этот «регулярный» прием в тот день прошли через кабинет Фелпса двое, ждала приема еще одна пожилая дама, Эрнестина Вессон. Эрнестина утверждает, что в кабинет после того, как вышел предыдущий больной, мужчина спортивного вида, средних лет, – так вот, после него в кабинет никто не заходил.

Эрнестина терпеливо ждала приема – доктор обычно приглашал больных сам, Кристина занималась другими делами. Прошло пять минут, десять… Миссис Вессон точно знала, что доктор Фелпс не заставляет ждать. И тогда она решила постучаться в кабинет к Кристине. Та попыталась позвонить доктору – он не ответил. Кристина вошла в кабинет и увидела, что Фелпс лежит на письменном столе – руки раскинуты, в правой – пистолет, вокруг головы расплылась лужа крови.

На крик Кристины прибежали другие врачи.

Вызвали полицию и «Скорую» – но медикам здесь делать было уже нечего.

Медэкспертам – другое дело, они еще работали с телом. Но окончательные результаты вскрытия будут не раньше вечера.

Из кабинета готовился выйти медэксперт Глетчер, давний знакомый Олега. Он задержался в дверях, еще раз окинул комнату взглядом, словно проверяя, не забыл ли чего. На самом деле, знал Олег, Глетчер никогда и ничего не забывает, а задержался просто по привычке ничего не делать быстро. Этот Глетчер как-то в ходе расследования убийства на Малхоланде, когда страсти были накалены, и дело было на спецконтроле, и начальство требовало немедленных результатов, – повернулся и демонстративно ушел с места преступления. Олег, у которого тогда уже были с ним доверительные отношения, пошел следом. И не зря.

Глетчер отошел буквально метров на сто, продемонстрировав, что отделил себя от общей суматохи, и неторопливо закурил сигарету. Олег смотрел на него вопросительно.

– Надо помнить мудрость древних, – сказал тогда Глетчер после паузы, вкусно затягиваясь. – А знаете, в чем одна из их главных мудростей? Когда Платона – или Ксенофонта, кажется, спросили, что в мире ему всего неприятней, – знаете, что он ответил? – Глетчер снова затянулся и произнес почти по слогам: – Вид спешащего! А потому, друг мой, я взял за правило не спешить – никогда и никуда, чтобы не быть посмешищем. В первую очередь – для себя самого.

Олегу была по душе эта особенность Глетчера, а потому он и сейчас спокойно дождался, пока эксперт освободится и сам обратит на него внимание. Минуты через три это произошло.

– На самоубийство не похоже, – проговорил Глетчер, не дожидаясь вопроса. – У него – рана в виске. И пистолет вложили в руку. Но как-то все это сделано… Небрежно, что ли? Пистолет – в правой руке, а смертельная рана – в левом виске. Попробуй так тянуться – неудобно. Нет, он не был левшой, я уже поинтересовался. И еще эта записка на столе – вот, полюбуйтесь.

Записка была и впрямь необычная. На стандартном листе писчей бумаги большими печатными буквами было аккуратно выведено: «NOTHING PERSONAL». «Ничего личного» – вряд ли такие слова стал бы писать на прощание человек, решивший покончить счеты с жизнью.

– А теперь, – попросил Потемкин, – немного нашего личного…

Глетчер кивнул – в знак того, что помнит эту их с Потемкиным условную фразу. Олег как-то, в одном из давних расследований, попросил Глетчера поделиться, так сказать, неформальными, личными впечатлениями по делу. Тогда это оказалось полезным, и термин прижился…

– Вот вам личное. Невольно вспомнил – и сравниваю. Три года примерно назад покончил с собой другой замечательный врач – Ленни Квинс. Нашли его в машине. Тоже выстрелил себе в висок. Только в правый. Тоже пистолет в руке. И даже калибр, по-моему, тот же – двадцать второй. Следствие тогда долго не могло решить – самоубийство это или убийство.

– А вы что думаете?

– А что мои думы? Там начинается долгая история. С одной стороны – этот Ленни, каким я его знал, пятерых бы уложил, прежде чем стрелять в себя. С другой – он был алкоголиком, и мы при вскрытии обнаружили большую дозу алкоголя в крови. То есть он был сильно пьян в момент смерти… С третьей стороны – решающих улик не было. In dubio pro reo[1]. Так все и кончилось… Но смотрю сюда, – Глетчер кивнул на стол Фелпса, – и вспоминаю… Итак: во-первых, стреляли с близкого расстояния, почти в упор, – продолжал Глетчер. – У меня впечатление, что Фелпс знал стрелявшего. Судя по положению тела, профессор оторвался от бумаг на письменном столе, чтобы просто ответить зашедшему в кабинет на какой-то вопрос. Если бы он почувствовал что-то угрожающее, он бы вскочил на ноги, что-то сделал или по крайней мере попытался сделать. А тут… Полная безмятежность, я бы сказал. Если завтра позвоните, сообщу подробности. А пока… – Глетчер шутовски приподнял неизменную свою кепочку. – Берегите себя, джентльмены.