Вилла Рено

Реданский подумал: а ведь в юности академик Петров сравнивал себя с Иваном Карамазовым! И у Ивана Карамазова тоже был двойник — черт. «Я теперь двойник Ивана Павловича. Так, стало быть, на сегодня я и есть черт».

Глава 44. РЕДАНСКИЙ

После похорон академика Петрова, на которые он, разумеется, не пошел, стало одолевать его ощущение беспредельной тщеты и пустоты бытия, некое притупление всех чувств, пугающее равнодушие. Словно бы и сам он умер отчасти. Такое, слышал он прежде, случалось с близнецами, особенно если погибал ведущий: ведомый оставался блуждать по житийным задворкам в неполноте полусущества.

Реданский редко выходил из дома. Он ждал, что квартиру опечатают, кого-то вселят, его найдут (без паспорта и прописки). Арестуют, станут допрашивать конвейером, расстреляют. Но никто не приходил. Заколдованность, пустотность скорлупы, выморочность распространялись и на занимаемую им квартиру. Никто не стучал в дверь, никого не встречал он на лестнице, выходя.

Несообразности подстерегали его. По-прежнему случалось ему неожиданно для себя, завернув за угол, превратиться в мальчика, каким был он во времена, обживаемые им ныне. Реданский знал, что и мальчик в эти минуты превращается в седобородого старика с острыми локтями. По счастью, метаморфозы были кратки, мальчика они веселили, по детскому легкомыслию не успевал испугаться. В некоем среднем возрасте, как помнилось Реданскому, прочитал он «Сказку о потерянном времени» Шварца. Она очаровала его. Он подумал: может, и со Шварцем случилось нечто подобное? или когда-то он сам рассказал писателю свою жизнь — и забыл об этом? В квартире находил он поутру предметы из еще не наставших десятилетий. В частности, наткнулся на толстую книгу «Нестеров», изданную в конце 60-х. Он листал толстый том, нашел портреты академика Петрова, воспоминания Нестерова о том, как он эти портреты писал. Савельев заставлял Реданского, сидя за столом, повторять жест Ивана Павловича с портрета, сжимая руки на столе в кулаки, странный жест великого ученого для возлюбившей его советской жизни. Далее увидел он свою любимую картину «Философы», где по берегу пруда шел Сергей Булгаков с отцом Павлом Флоренским.

Бессонными ночами он строил планы, как доберется каким-нибудь чудесным образом до Келломяк: уйдет по льду, пересечет границу Финляндии, лесом пройдет на Виллу Рено к забросившему его в прошлое ручью с каскадом, умоется вечной водою — и окажется у бутафорской клепсидры перед сидящим на лугу на складном стуле Савельевым. На дереве будет сидеть девочка Катриона с биноклем на шее. Из-за куста сирени выйдет с очередной тетрадкой Нечипоренко. Красавица Потоцкая поднимется по ступеням, идя с пляжа с чалмой из полотенца на мокрых волосах.

Он не мог придумать, как ему перейти границу. Однажды вечером решил он пойти в Знаменскую церковь, «Помолюсь, как умею, а вдруг меня чудесным образом осенит?»

Подходя к церкви, уловил он своим небывало обострившимся в новом существовании слухом быстрый диалог полушепотом:

— Смотри, кто идет. Это ведь академик Петров. Всегда в эту церковь ходил. А врали, что неверующий.

— Так ведь вроде он умер.

— Да как же умер, вон живехонький.

Реданский улыбнулся, вспомнив не единожды слышанный им в будущем анекдот: «Как-то идет академик мимо Знаменской церкви, встал, да и крестится. Один прохожий говорит другому, видя это: „Эх, темнота!“ А тот отвечает: „Да это у него условный рефлекс“».

Реданский стал ходить в церковь постоянно. С удовольствием замечая удивленные взгляды. Радостно обнаружив, что за ним следят — не вполне умело — особистские неофиты. Возвращаясь домой, он уходил от слежки, приводя преследователей в ярость и недоумение. Ох, и шерстили их потом на службе! И ни одному материалисту в голову не пришло, что двойник покойного нобелеата превращается в вихрастого мальчишку в тупоносых ботинках или латаных валенках. Один, правда, дошлый сексот приметил, что вроде постоянно, где был только что старик, вертится один и тот же мальчишка. Но за мистические настроения сгинул на Соловках.

Реданскому стало легче, словно он нашел неулавливаемый им ранее смысл своего пребывания в довоенном Ленинграде, словно теперь он был не перемещенное лицо, а разведчик в тылу врага.

Разговоры уже шли по городу, что покойного академика призрак регулярно посещает молебствия в Знаменской церкви, то есть в церкви Входа Господня в Иерусалим, что напротив Московского вокзала, так регулярно, что вроде бы., как и прежде, является старостой прихода. В церковь пришла вдова младшего сына Ивана Павловича Елена — посмотреть, правду ли говорят. Реданский подошел к ней. От волнения забыл он захромать, подражая походке академика, как учил его Савельев по системе Станиславского.

— Чего изволите, сударыня? Не хотите ли свечку купить? Церковь была полупуста.

Она узнавала свекра и не узнавала, стояла бледная, слезы на глазах, смотрела неотрывно. Он дал ей в руки свечу:

— Зажгите у иконы Божией Матери.

И пошел прочь — ровно, не хромая. Она смотрела вслед.