— Рубль серебряный! — кричал он, осердясь. — Рубль серебряный получишь! Однажды он сказал Тане ни с того ни с сего:
— Бесов видел. Много бесов. Кожа серая. Похожи на ящерок и на кочегаров. Но мельче кочегаров. Но крупнее ящерок. То видимы, то невидимы. То видимы, то невидимы. А то лавой прут, пехтурой. По разводьям! По разводьям! По полыньям!
И добавил:
— Чухонский бес самостийный, народность подколодная. А наш вселяться хочет, ему человек домик. Чухонский бес немчура. А наш словоблудный, говорун немолчный. Наших, Таня, бойся больше.
В часы, когда шторм совпадал с приливом и по ручью, шипя, поднималась против течения нагонная волна, достигающая последнего пруда, в редкие часы ураганных ветров, в воробьиные ночи, в первую полнолунную полночь Иертр, распахнув настежь дверь хижины, бежал, точно неведомое животное, обретя нечеловеческую тяжесть, от поступи земля тряслась, зверь бежит, земля дрожит, к заливу. Он заходил по колено в воду, глядел побелевшими глазами вдаль, тряс кулаками, воздетыми над головою, в уголках рта пена, волосы дыбом, и, исчерпавшись, успокоившись, возвращался понуро, медленно, тихо, засыпал, падая, как подкошенный; иногда засыпал у порога по ту или по эту сторону распахнутой двери. Проснувшись, шел он к ручью за утешением, шел рассказать свое, выслушать ответ. При этом всегда что-то брал от ключа в подарок: камешек, травинку, сучок, шитика. Этих дареных мелочей стояла в углу избушки полная кадушка да полсундучка, зимой он перебирал сокровища свои, как скупой рыцарь.
Зимой Иертр тосковал без ручья, ходил разгребать снег до ледяного ручейного панциря, встав на колени, прикладывал ухо ко льду, слушал, зажмурившись, пульс плененной воды.
Глава 16.
ЧАРНЫ ХМУРЫ