Вилла Рено

«27 февраля 1946 года в десятилетнюю годовщину смерти академика Петрова тамбовский архиепископ Лука, в миру Войно-Ясенецкий, совершил на дому заупокойную всенощную в память покойного.

Конец февраля первого послевоенного года в Тамбове был многоснежный и холодный. Проходы на тротуарах вдоль домов, совсем узкие, отделялись от мостовой высокими грядами сугробов. Жестяные легкие фонари с круглыми козырьками, подвешенные на проводах, колеблемые ветром, горели тускло. Мела поземка.

Доктор Овчинников шел к архиепископу Луке по одной из окраинных улиц с двухэтажными деревянными домами; попадались, впрочем, и одноэтажные, каменные и обычные деревенские избы. Овчинников, приехавший в Тамбов из одного из областных центров, остановившийся на постой в Доме крестьянина, шел к архиепископу, ища совета и поддержки, а может быть, и содействия: он хотел стать священником, вполне осознавая всю странность, несвоевременность, несовременность намерения своего. Он считался способным врачом, перспективным, почти дописал диссертацию. Ему казалось: никто не поймет его так, как архиепископ Лука, о коем он был наслышан, легенды ходили; читывал он не единожды только что удостоенные Сталинской премии „Очерки гнойной хирургии“.

Запорошенный снегом, взволнованный, промерзший в полузимнем стареньком полупальто, окруженный аурой февральской российской тревоги, Овчинников позвонил в дверь дома Владыки. Вышел молодой сухопарый кареглазый келейник и сказал: никак нельзя сегодня видеть Владыку, он занят. Обескураженный, Овчинников сбивчиво объяснил, кто он и зачем приехал, рассчитывая на снисхождение. Келейник, кивнув, ушел, закрыв дверь, предоставив просителя тусклому февральскому, прошитому вьюгой воздуху. Вернувшийся от Владыки послушник сказал: „Завтра, завтра, утром приходите, Владыка вас примет в десять утра“.

Расстроенный Овчинников заплутался в окраинных деревянных одинаковых улочках и пришел в Дом крестьянина совершенно окоченевший. Он стучал, долго не открывали, наконец очутился он в натопленной, теплой комнате. Постояльцев, кроме Овчинникова, не было. Дежурная, бойкая женщина в летах, напоила его горячим чаем с сухарями и с сахаром вприкуску. Выйдя в сенцы в туалет, Овчинников внезапно задохнулся, стало ему жарко, волнение от несостоявшейся, но ожидающейся поутру встречи с Владыкою охватило его, он пошел на крыльцо, стоял, отломил сосульку, грыз ее, как леденец. Вдали лаяли собаки. „А ну, идите в дом, застынете!“ — крикнула дежурная. Он добрался до своей койки и уснул тотчас же.

Во сне его никогда не виданный им Владыка Лука в небольшой бедной комнате деревянного дома служил заупокойную всенощную по невинно убиенному рабу Божию Иоанну. Сияли тоненькие свечи, перемещались блики на окладе иконы Казанской Божьей Матери, светилась напоминающая елочную игрушку изумрудно-зеленая стеклянная лампадка, то в одном, то в другом окне взмахивал февраль подбитым ветром легким плащом скитальца.

На следующее утро без десяти десять все тот же послушник открыл Овчинникову дверь.

— Я видел Владыку во сне, — сказал ему Овчинников шепотом, не ожидая, что скажет, почти невольно. — Он всенощную служил…

— Он и вправду служил на дому заупокойную всенощную в годовщину смерти Ивана Павловича Петрова, — так же шепотом отвечал келейник.

Ровно в десять Овчинников вошел в кабинет-келью и увидел человека из своего сна».