– Правильно. Но он был не только богом войны. Уж поверьте мне – ведь именно этим я занимаюсь в последнее время, по крайней мере последние полгода, пока нахожусь здесь. – Его итальянский был почти безупречным. Закрыв глаза, Ник Коста мог бы принять его за местного жителя. Мягкий, интеллигентный выговор Уоллиса напоминал речь университетского профессора. – Марс был отцом Ромула и Рема, так что в определенном смысле являлся самым настоящим отцом Рима. Его больше боготворили за это, нежели за военную ипостась. Месяц Марса посвящался благосостоянию государства, что для римлян означало благополучие всего мира. Возрождение и обновление через силу и мощь.
– А как насчет жертвоприношений? – спросил Коста. Уоллис помолчал, взвешивая его вопрос.
– Не исключено. Кто знает, что можно было увидеть на этом самом месте две тысячи лет назад? – Он окинул взглядом их озадаченные лица. – Нет ответа? А я думал, что ДИА известно все. Я построил эту виллу с нуля на месте древнего храма. Это заняло все мое время. Многие предметы из тех, что вы сейчас видите, выкопали прямо из земли. И здесь еще немало осталось. Надеюсь, вы не расскажете об этом археологической инспекции? Я ведь завещал их городу. Согласитесь, никто не пострадает, если они побудут пока со мной. У вас хватает этого добра.
– Мы здесь не из-за статуй, – сказала Ракеле д'Амато.
Уоллис посмотрел на нее, и в его глазах промелькнуло холодное презрение.
– Послушайте, о чем говорят в Риме. Когда вы вырастаете в таком месте, как это, то ничего вокруг не замечаете. Тем не менее люди меняются. Лет десять назад было легче иметь дело с теми, кто принимает решения. Они были более... сговорчивыми. Разумеется, сегодня я бы так не поступил. Все изменилось. И я в том числе. – Он помолчал. – Синьора, вы ведь из ДИА. Разумеется, мы уже встречались. Сколько раз? Два? Три?
– Насколько я помню, дважды.
– Точно. Тогда у меня было на это время. Сейчас все по-другому, и ваше присутствие излишне. Общеизвестно, что я вышел в отставку после исчезновения моей падчерицы. Для вашего визита нет никаких оснований. В нынешних обстоятельствах я могу понять, почему полиция вступила со мной в контакт. Тем не менее мне нечего вам сказать.
Поймав взгляд Косты, Перони подмигнул и поднял вверх большой палец.
– Все это ясно... – начала она, застигнутая врасплох его искренностью.
– Тогда почему вы здесь? – прервал он ее.
– Из-за вашего прошлого.
– Прошлого! – подчеркнул он. – Я пытаюсь не сгущать краски, но вы должны меня понять. Мне это напоминает о двойной потере.
– Двойной потере? – повторила она.
– Моя жена умерла в Нью-Йорке после того, как исчезла Элеанор.
– Я забыла об этом, – смутилась д'Амато. – Прошу прощения.
– Забыли? – Это скорее его удивило, нежели обидело. – Такую деталь?
Она отчаянно пыталась не дать разговору угаснуть.
– А в чем дело? – пришел на выручку Коста.
– Спросите ее, – кивнул Уоллис. – Как я уже говорил, предполагается, что они должны все знать.
– Не могу вспомнить, – пробормотала д'Амато.
– Да что вы? – На красивом лице Уоллиса появилось торжествующе-ироническое выражение, и Ник Коста подумал, что в душе этого человека все еще таится нечто темное. – А вы почитайте досье. Мы с женой разошлись за год до того, как это случилось. Я снял ей квартиру на пятидесятом этаже высотного здания возле Рокфеллеровского центра[23]. Когда пропала Элеанор, она спрыгнула с балкона.
Все трое переглянулись, пытаясь представить, как именно Уоллис относится к этому событию.
– Прошу прощения, – заговорила д'Амато. – Тем не менее правила требуют, чтобы представители ДИА присутствовали при полицейском допросе людей с вашей биографией.
Уоллис печально улыбнулся:
– С какой еще биографией? Против меня никто не выдвигал никаких обвинений, я никогда не сознавался ни в каких преступлениях. Очевидно, я никогда и не совершал никаких преступлений.
– Тогда я приношу свои извинения, но таков порядок.
– Итальянская любовь к бюрократии, – пожал плечами Уоллис. – Это одна из тех немногих вещей, которых я не понимаю. Не хочу вас оскорблять, синьора, но вынужден повторить еще раз: вы ведете себя неправильно. При сложившихся обстоятельствах я не вижу способа уклониться от разговора с полицией, но вы – другое дело. – Он указал на двустворчатые двери, выходящие во внутренний дворик. – Ничего личного, но вам придется уйти. Не уйдете, – не стану говорить ни с кем. Будьте добры...
– Я... – запнувшись, она обернулась к Фальконе за поддержкой.
Инспектор только пожал плечами. Перони тихо засмеялся.
– Это совершенно против правил, – прошипела она. – Мы... – она со злостью посмотрела на Фальконе, – еще поговорим.
Улыбнувшись, Уоллис проследил, как д'Амато торопливо выходит из комнаты.
– Есть такая японская поговорка: "Вчерашний враг – сегодняшний друг". Увы, не всегда. Какая жалость! Она очаровательная женщина.
– Первый раз слышу, чтобы ее так называли, – проворчал Перони.
Уоллис посмотрел на него с упреком.
– Вы считаете, что нашли мою падчерицу. Вы в этом уверены?
– Мы уверены, – сказал Фальконе.