Виллет

Нашей любимой книгой для чтения и перевода стал сборник баллад Шиллера, и Полина скоро научилась прекрасно их читать. Фрейлейн слушала ее с широкой довольной улыбкой и говорила, что голос звучит словно музыка. Переводила графиня также очень хорошо: живым, естественным языком, окрашенным тонким поэтическим чувством. Щеки ее расцветали румянцем, губы трепетали в нежной улыбке, прекрасные глаза то вспыхивали ярким светом, то туманились легкой дымкой. Любимые стихи Полина учила наизусть и часто декламировала, когда мы оставались вдвоем. Особенно ей нравилась «Жалоба девушки»: она с удовольствием повторяла слова, чувствуя в звучании красивую печальную мелодию. Правда, смысл баллады ее не устраивал. Однажды вечером, сидя у камина, графиня пробормотала:

Du Heilige, rufe dein Kid zurück,
Ich habe genossen dasirdische Glück,
Ich habe gelebt und geliebet![230]

– Отжила, отлюбила, – повторила Полина. – Разве в этом заключена вершина земного счастья, смысл жизни – в любви? Не думаю. Любовь может принести глубокое несчастье, оказаться пустой тратой времени и бесплодным мучением. Если бы Шиллер сказал «была любима», то надежнее приблизился бы к правде. Люси, разве быть любимой не лучше, чем любить?

– Возможно, так и есть. Но зачем рассуждать на эту тему? Что для вас любовь? Что вы о ней знаете?

Она густо покраснела – то ли от негодования, то ли от стыда – и воскликнула:

– Нет, Люси! От вас я этого не потерплю! Папа может видеть во мне ребенка: меня такое отношение вполне устраивает, – но вы-то знаете и не откажетесь подтвердить, что скоро мне исполнится девятнадцать!

– Да хотя бы двадцать девять! Невозможно предварять чувства обсуждением и беседой. Не станем говорить о любви.

– Конечно, конечно! – горячо и поспешно возразила Полина. – Можете сколько угодно меня сдерживать. Но в последнее время я уже говорила о любви, причем не раз. И даже слышала презрительные суждения, которых вы бы не одобрили.

Раздосадованная, торжествующая, очаровательная, непослушная юная графиня рассмеялась. Я не поняла, что она имела в виду, но спрашивать не стала, пребывая в глубоком замешательстве. Заметив, однако, в выражении лица абсолютную невинность в сочетании с мимолетным упрямством и раздражением, все же уточнила:

– Кто это говорит о любви презрительно? Кто из ваших близких знакомых осмелился?

– Люси, эта особа иногда доводит меня до отчаяния. Не хочу с ней общаться, не хочу даже видеть.

– Но кто же это, Полина? Право, теряюсь в догадках.

– Это… это кузина Джиневра. Всякий раз, когда ее отпускают к миссис Чолмондейли, она приезжает сюда и, застав меня одну, начинает рассказывать о поклонниках. Любовь, тоже мне! Вы бы слышали, что она говорит о любви!

– Слышала, – сказала я холодно. – В целом, наверное, вам она говорила то же самое, что и мне. Не стоит сожалеть: ничего страшного не случилось, – и все же нельзя позволять Джиневре влиять на вас. Смотрите поверх ее головы и ее сердца.

– Она очень плохо на меня влияет: у нее прямо-таки талант разрушать счастье и ломать взгляды на жизнь. Ранит прямо в сердце, причем в качестве оружия использует самых дорогих мне людей.

– Но что же говорит мисс Фэншо, Полина? Поделитесь хотя бы в общих чертах. Может, еще не поздно что-то исправить.

– Унижает людей, которых я давно и высоко ценю: не жалеет никого – ни миссис Бреттон, ни… Грэхема.

– Согласна, но, полагаю, каким-то образом связывает их обоих со своей… любовью?

– Джиневра высокомерна и, по-моему, лжива. Вы знаете доктора Бреттона. Точнее, мы обе его знаем. Он может казаться беспечным или гордым, но разве когда-нибудь вел себя униженно или рабски? А Джиневра изо дня в день рассказывает, что он едва ли не ползает перед ней на коленях, преследует словно тень. Она оскорбляет его и отвергает, а он все равно влюбленно умоляет. Люси, разве это может быть правдой?

– Не исключено, что когда-то доктор Бреттон действительно считал Джиневру красивой. Мисс Фэншо по-прежнему выдает его за своего поклонника?

– Да, и утверждает, что может выйти за него замуж, как только сочтет нужным: хоть завтра, – а он преданно дожидается ее согласия.

– Должно быть, подобные выдумки и послужили причиной замеченной мистером Хоумом холодности вашего поведения.

– Скорее заставили усомниться в характере Грэхема. Однако безоговорочного доверия рассказы Джиневры не внушают. По-моему, она значительно преувеличивает и даже фантазирует. Вот только не знаю, до какой степени.

– А что, если испытать мисс Фэншо на правдивость? Дать ей возможность продемонстрировать ту силу, которой она хвастается?