Вилли

Вот странно. Я никогда не умел ничего рассказывать. А тут слова вдруг сами нашлись. И Августина слушала меня очень хорошо. Просто замечательно слушала.

И вообще, мне с ней было легко разговаривать. Обо всём.

* * *

— А почему вашего переулка нет на картах? Я искал.

— Да, его почему-то забывают. Не знаю почему. Маленький потому что. Часто не пишут на картах про маленькое. Даже письма теряются.

— А почему он так называется — «переулок Маятников»?

— Очень просто. Из-за завода, конечно.

— Какого ещё завода?

— Ну ты же видел завод? С той стороны?

Я вспомнил серое здание с окнами-щёлочками.

— А что там делают, на этом заводе?

— Так маятники же, — удивилась она моей бестолковости.

— Какие ещё маятники?

— Ну, какие-какие. Ты что, маятников никогда не видел? Такие, в часах: тик-так!

За кого она меня принимает?

— Да знаю я! Просто думал, что их вместе с часами делают, на часовых заводах.

— Ну да, — согласилась Августина. — Вообще обычно да, вместе с часами. Но у нас именно специальный завод маятников. Там даже лаборатория есть. Где исследуют эти маятники.

— А чего их исследовать? Просто болтаются туда-сюда, да и всё.

— Ну знаешь… Нужно, чтобы они очень точно болтались. Сколько вправо — столько и влево. И потом, маятники же не только в часах нужны.

— А где ещё?

— Ну не знаю. Вообще. В жизни, — расплывчато ответила Августина и вдруг вскочила: — Ой! Пирог же, пирог! Вечно у меня с тобой всё горит!

На кухне пахло яблоками. Сумасшедше вкусно.

…Мы опять сидели на теплых ступеньках, как вчера. Я — на верхней, третьей, а Августина — на нижней. Так было удобнее разговаривать, мне не приходилось голову задирать. Я обгрызал подгоревшую корку пирога. Ужасно люблю подгоревшее.

— Скажи… А ты всё время печёшь пироги? Так странно. Мама печёт, только когда гости. Или когда папа приезжает. А ты что, каждый день?

— Ну знаешь, я вообще люблю пироги. Люблю, как пахнет. Пирогами. И с тестом возиться люблю. Оно как… Ну, как будто живое. Я знаешь чего хочу? Больше всего! Только… я вот ещё не говорила никому. Хочу свою кондитерскую открыть.

— Ух ты! Здорово как… Кондитерская…

— Ага. Только ты — никому, а то не сбудется. У меня будет маленькая кондитерская, там будет очень красиво. И музыка. И… И ко мне будут все приходить. Ну, не все, а те, кто знает. Готовить буду только сама.

— Я буду приходить, — сказал я. А она добавила:

— Знаешь… Я и сегодня загадала. Что, если у меня будет пирог, кто-нибудь придёт. Кто-то же должен его есть! Ну вот видишь, ты и приехал. На запах, — и она засмеялась. И я вместе с ней.

* * *

— А твои когда приедут? — спросил я.

— Папа обещал через неделю.

— Мой папа тоже через неделю…

— А где он, твой папа? — спросила она.

— Я не знаю точно… Он далеко уехал, в другую страну. Он часто уезжает, у него такая работа.

— Какая?

— Ну, стройка. Он там самый главный, на этой стройке. Поэтому, говорит, всё время нужно там быть. Чуть недоглядишь — и всё пойдёт наперекосяк.

— Ух, здорово. Наверное, ужасно интересно. А ты был у него на стройке? Видел, что он там строит?

Я помотал головой. Мне бы и самому хотелось посмотреть, но стройка же далеко. Правда, я видел чертежи.

— Знаешь, это ужасно красиво — чертежи. И ещё рисунки. Там такой… Такой, как замок. С башенками, мостами, переходами… Как в сказке.

— Удивительный у тебя папа, — вздохнула Августина. — Строит где-то волшебный замок…

— Ну а твои! Вообще! В театре…

— Ну и что такого — в театре… Ничего там особенного нет.

Город потерянных вещей

А потом Вилли сказал:

— Поехали уже! Сколько можно трепаться!

И мы помчались. Августина завернула нам кусок пирога в дорогу. Грустно, конечно, что у неё нет велосипеда и она не едет с нами.

— Ничего, — сказала она. — Когда-нибудь. И потом, знаешь, иногда бывают такие путешествия, где надо только чтобы Вилли и ты.

— Почему это?

— Ну… Некоторые места видишь по-другому. Именно когда с ним вдвоём.

И мы помчались. Мимо сиреневых кустов, мимо речки, мимо заборов — та-да-да-да-дам по доскам мостика — и дальше, дальше. Хорошо так ехать, мчаться и не оглядываться. Места было незнакомые, но я не боялся заблудиться. Ведь Вилли тут всё знает, они с Августиной изъездили всё вдоль и поперёк!

— Покажу тебе кое-что, — сказал Вилли. — По этой тропинке давай. И увидишь сам.

Дома кончились. Тропинка петляла между каких-то кустов и неожиданно вывела нас на пустырь. Пустырь, заваленный всяким хламом.

— Стой, — сказал Вилли, и я затормозил. Прямо у дороги валялась жёлтая варежка, давно, наверное, с самой зимы.

— Привет, — сказал ей Вилли.

— Здравствуйте, — на всякий случай вежливо сказал я.

Варежка поздоровалась в ответ, и я даже не удивился. Велосипед разговаривает, чем варежка хуже?

— Ты потерялась? — спросил я.

— Тут все потерялись, — объяснила она. — Такой город.

Какой ещё город?.. Пустырь и пустырь, завален всяким мусором. Ой, нет, не мусором.

— Увидел, нет? — спросил меня Вилли.