Читаем Виллисы полностью

— Еще раз финал, — балетмейстер, просветленно улыбнувшись, вскинул руки и уронил. — Ты кто такая?

— Я? — Ильинская испуганно выглянула из третьего ряда виллис.

— Да! Ты!

— Ильинская…

— Еще раз услышу твой звонкий голос — полетишь со сцены, кувыркаясь! Варьете по тебе плачет!.. Финал. И-и…

«…Игорь сказал недавно — я слово в слово записала в дневнике: „Вас обманули. Вас заперли в четырех зеркальных стенах, и вы думаете, что балет — это весь мир, что человечество делится на тех, кто на сцене, и тех, кто в зале…“»

«После отъезда Светы я осталась одна на месте стажера в Большом. Месяц назад умерла бы от счастья, а теперь… Еще год неопределенности, еще год что-то кому-то доказывать. Сил нет. Работаю по инерции, сама не понимаю, что делаю и зачем…».

— Стоп! — балетмейстер устало вздохнул. — Это не балет! Это черт знает что! Это… это художественная гимнастика! — придумал он, наконец, самое страшное ругательство, отвернулся и ушел к краю сцены.

— Так. Подошли все сюда… Кто помнит слова Анны Павловой? Балет — это…

— …не техника, это душа.

— Так где у вас душа? Мускулы только! Одна мысль — докрутить бы фуэте да не сорвать прыжок… Давайте подумаем. Это древняя легенда. Вы — виллисы. Невесты, не дожившие до своей свадьбы. До своего счастья. Вас хоронили в белом платье и фате… Ночью виллисы встают из могил, подстерегают одиноких путников и убивают их. Как вы думаете — каким образом?

Ильинская неожиданно хихикнула.

— Догадливая, — насмешливо сказал балетмейстер. — Я тоже так думаю… Убивают всех. Всех мужчин. Без пощады. Это не месть — кому мстить, за что? Они хотят получить хоть жалкую долю того, чего не имели в другой, настоящей жизни… И вот ты, — обернулся он к Юльке, — встречаешь человека, который обманул тебя, пришел и разрушил твой маленький тихий рай, лишил тебя всего — счастья, покоя, разума, жизни. И ты спасаешь его! Спасаешь — подумай! — ради какой-то другой женщины, которую он встретит и полюбит, и будет жить с ней долго и счастливо там, в мире живых людей, там, где солнце. А ты навсегда останешься здесь, в темноте, среди могильных крестов… Посмотрите вокруг — только и слышно: я! мое! мне! если не мой, то пусть ничей!.. Много ли женщин, способных на такую жертву ради любви?.. Понимаешь? — негромко спросил он у Юльки.

— Да…

— Расскажи это им, — балетмейстер указал в пустой зал. Пятясь, отошел на авансцену. — Встали. Еще раз. Последний раз — финал… — и взмахнул руками.


В воскресенье Игорь вытащил Юльку на концерт в подмосковный городок.

Около клуба с обшарпанными колоннами, с гипсовыми тракторами и колосьями на фризе собралось человек двести. У дверей дежурила милиция. Местные жители, идущие мимо клуба по своим делам, неприязненно поглядывали на незваных гостей. Юлька крепко держала Игоря за руку, боясь потеряться в пестрой, громкой, вольной толпе. В Москве она с опаской ходила по Арбату, эти пестрые компании казались ей заряженными слепой разрушительной силой, готовой выплеснуться в любой момент. Игорь чувствовал себя здесь, как рыба в воде, здоровался с кем-то, знакомил Юльку.

Выступала группа «Вежливый отказ». На чуть освещенную сцену выбежали музыканты и взяли первый аккорд. Тотчас по всему залу загорелись бенгальские свечи в поднятых руках, кто-то жег спички, кто-то стоял, раскачиваясь, вскинув пальцы буквой У. Аккорд тянулся до бесконечности, свечи успели почти догореть, потом ярко вспыхнул свет на сцене, музыканты разом ударили по струнам, клавишам, барабанам, и зал взревел, засвистел, затопал.

Слова трудно было разобрать, не столько за ревом инструментов, сколько из-за крика в зале. На второй или третьей песне рабочие вынесли на сцену сверток из почтовой бумаги, запечатанный сургучом. Из свертка торчали штиблеты. Сверток долго лежал без дела, потом вдруг стал корчиться, кататься по полу. Печати лопнули, и из свертка выбрался здоровенный, лысый, как колено, детина. Детина деловито отряхнулся, достал из кармана сложенную тюбетейку и надел на лысину. Он бесцельно болтался по сцене, мешал музыкантам — те, не отрываясь от инструментов, досадливо отталкивали его плечом, — затем обнаружил в углу скрипку и стал искать смычок. Смычка он не нашел и выудил откуда-то большой кусок сырого мяса. В такт музыке он принялся лупить мясом по скрипке, пока, к неописуемому удовольствию зала, не расколошматил ее вдребезги…

Игорь, улыбаясь, поглядывал на Юльку. Она уже поняла, что это новый опыт, и мужественно-равнодушно смотрела на сцену. У нее жутко болела голова.

На обратном пути в электричке они поссорились.

— Тебе это нравится, да? Нравится?

— Да причем здесь «нравится — не нравится»! — потрясал руками Игорь. — Я объективный человек! Да пойми, что такое искусство тоже существует, хочешь ты того или нет!

— А мне наплевать! Мне не нужно это знать, понимаешь, не нужно!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее