Виллу-филателист

— Не твое дело! — ответил я более робко, чем молено было бы из этих слов заключить.

— Ладно. Чего ты фыркаешь! — пожал плечами Денжатник. Кивнул на мой пистолет и добавил: — Продай!

«С ума сошел! — мелькнуло у меня в голове. — Продать такую вещь! Как он вообще может про меня такое подумать!»

Но внутренне я уже чувствовал, что так оно и будет. Что мне остается!

Я хотел, чтобы они набросились на меня, пытались силой отобрать парабеллум. Вот тогда бы я поборолся! Ох, как бы я боролся! И, если бы даже они взяли верх, то это было бы в отчаянной борьбе.

Но они не набрасывались.

Денжатник спокойно повторил:

— Продай!

Через некоторое время многозначительно добавил:

— Все равно у тебя его отберут!

И еще через миг:

— Ну, трояк!

Три рубля! Боже мой, какие деньги! Я был полностью подавлен и растерян.

Но во мне снова загорелся дух борьбы. Я повернулся и… сделал решительный шажок. Возчик схватил меня за свободную руку и больно вывернул ее. Я чуть не опустился на колени. Пистолет униженно пропахал дулом землю.

— Не суетись! — снова спокойно сказал Денжатник. — Мы же честные люди. Это же не копеечное дело!

Я не понимал его. Что им стоило отобрать у меня пистолет! Почему же они не отбирали?

Наверное, разница лет не позволила мне тогда понять о недобром желании Денжатника унизить меня. Наверное, он думал, что если заставить продать дорогую для меня вещь, то этим он в пух и прах развеет мою гордость. Одно дело взять силой, совсем другое дело, если жертва с комком в горле сама продает. Хоть и продает под угрозой и силой, но все же продает сам. Продает то, что и в мыслях не было продать.

А может, Денжатник думал, что пистолет принадлежит, например, моему отцу? Отобрав, напоролся бы на неприятности. Но если сыночек добровольно продает, то и попадет только ему.

Я был побит и жалостливо начал поднимать цену. Хотя и три рубля, по моим понятиям, были настоящим богатством.

— Пять… — сказал я, уставившись в ноги Денжатника.

— Три! — повторил он и добавил: — А будешь торговаться, получишь только рупь.

Я испугался, что и правда будет так, и молча протянул пистолет.

Денжатник сразу же сунул его за пазуху. Затем достал кошелек. Копался в нем, бренча мелочью. Наконец высыпал мне на ладонь кучку монет.

— Два восемьдесят! — уточнил Денжатник. — До этого ты не отдал мне двадцать копеек. Я их вычел.

Это был последний удар. Я сник и побрел через двор. Я не жалел о двадцати копейках. Мне было жалко, до слез жалко, что я не смог сохранить их, даже с помощью пистолета. Я был шутом, который продал пистолет и предал свою недавнюю победу.

Моя надежная крепость и убежище снова приняли меня. Я опустился на ящик перед окошком и глянул во двор. Денжатник и Возчик исчезли. Да и что им было здесь околачиваться!

Штырек валялся на полу, там, куда я его и бросил. Я поднял его и вновь стал рассеянно ковырять песок. Появилась глупая мысль: «А вдруг под балкой лежит еще один пистолет?»

И хотя я знал, что у другого пистолета никогда не будет той ценности, что у первого, я продолжал старательно копаться.

И действительно из-под балки показалось что-то. Это была длинная жестяная округлая коробка. Я открыл крышку. В коробке были свернуты трубкой какие-то бумаги. Пожелтевшие и в пятнах, но все же читаемые.

В углу первого листа было напечатано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» И ниже, чуточку более крупными буквами, — «Воззвание».

Дальше я не стал читать. Засунул бумаги обратно в коробку, взял ее под мышку и побрел по лесенке вниз. Отец как раз пришел с работы. Я положил находку на стол и сказал, что нашел ее на чердаке в песке. Сказал и пошел в другую комнату учить уроки. Прежде чем раскрыть учебник, я выскреб из кармана два рубля восемьдесят копеек и положил их в коробочку из-под кнопок. Почему-то не хотелось, чтобы эти деньги позванивали у меня в кармане.

Дня через два отец сказал, чтобы я был после обеда дома. К нам должен прийти работник музея, который хочет поговорить со мной. Сперва я не понял, какое у него может быть ко мне дело. Но потом вспомнил, что отец обещал отнести найденное на чердаке воззвание в музей.

Историк пришел. К моему удивлению, он выглядел вовсе не так, как я представлял себе. Это был молодой человек, с бородой и в модном пиджаке. Из кармашка выглядывал в тон галстуку платочек.

Разговор наш был очень короткий, но для меня довольно неприятный, потому что молодой человек дважды спросил, не нашел ли я еще чего-нибудь на чердаке. Хоть и чувствовалось, что в его словах не было и тени сомнения, но мне для тревоги хватало уже вопроса.

Мы поднялись на чердак, и молодой человек очистил от песка и балку и все вокруг. Но ничего нового не попалось.

Прощаясь, он спросил:

— Ты в нашем музее был?

Я молча покачал головой и, наверное, покраснел, потому что когда наш класс ходил в музей, я, чтобы отвертеться от скучной экскурсии, сбежал.

— Приходи завтра после обеда. Я тебе кое-что покажу!

Сначала я решил, что пойду, потом раздумал.