Вильсон Мякинная голова

Прикрывъ монеты-искусительницы книжкой, она вышла изъ кабинета, не дотронувшись до нихъ. Монеты эти достались въ добычу другому члену кухонной корпораціи. Роксана принесла эту жертву изъ чувства религіознаго приличія. Она считала необходимымъ поступить такимъ образомъ на другой день послѣ того, какъ проповѣдникъ объявилъ ее очищенной отъ грѣховъ, но вовсе не намѣревалась возводить подобную добросовѣстность въ принципѣ. Рокси надѣялась, что недѣльки черезъ двѣ благочестіе ея угомонится и она станетъ опять вполнѣ разсудительною негритянкой. Если къ тому времени парочка долларовъ окажется опять въ безпризорномъ состояніи, ее не замедлятъ прибрать къ рукамъ, и Роксана знала, кто именно это сдѣлаетъ.

Позволительно ли было назвать Рокси дурною женщиной? Стояла ли она въ нравственномъ своемъ развитіи ниже общаго уровня своей расы? Нѣтъ, всѣ вообще негры ведутъ борьбу за существованіе при несправедливыхъ и крайне невыгодныхъ для себя условіяхъ. Они не считаютъ поэтому грѣхомъ попользоваться чѣмъ-нибудь отъ своего противника, находящагося въ болѣе счастливой обстановкѣ, но ограничиваются лишь мелкими кражами, воздерживаясь отъ сколько-нибудь крупныхъ похищеній. При каждомъ удобномъ случаѣ негръ охотно стянетъ что-нибудь съѣстное изъ чулана, — украдетъ мѣдный наперстокъ, кусовъ воску, мѣшочекъ наждаку, бумажку иголокъ, серебряную ложку, банковый билетъ стоимостью въ одинъ долларъ, платокъ, кофточку, рубашку, или какую-нибудь другую вещицу небольшой стоимости. Негры не усматриваютъ въ такихъ репрессаліяхъ никакого грѣха, а потому способны идти въ церковь съ добычею въ карманѣ, и молиться тамъ громогласно, самымъ искреннимъ образомъ. Коптильню на одной фермѣ приходилось замыкать нѣсколькими большущими замками, такъ какъ даже самъ діаконъ цвѣтной методистской церкви оказывался не въ силахъ противостоять окороку ветчины, если Провидѣніе показывало ему таковый во снѣ или же наяву, когда окорокъ этотъ висѣлъ одиноко, томясь ожиданіемъ любящей души, способной унести его съ собою. Между тѣмъ, тотъ же самый діаконъ, ни за какія коврижки не согласился бы стибрить два окорока, разумѣется, въ одну и ту же ночь. Подобнымъ же образомъ въ морозныя ночи добросердечный негръ, вышедшій на добычу, способенъ разогрѣть конецъ доски и подсунуть его подъ холодныя лапки какой-либо изъ куръ, расположившихся переночевать на деревѣ. Сонная курица съ удовольствіемъ пересядетъ на теплую доску, изъявляя нѣжнымъ клохтаніемъ сердечную свою благодарность Провидѣнію. Негръ, въ свою очередь, препроводитъ ее сперва въ мѣшокъ, а потомъ къ себѣ въ желудокъ, въ полномъ убѣжденіи, что если онъ стибритъ такіе пустяки отъ человѣка, ежедневно лишающаго его столь безцѣннаго сокровища, какъ человѣческая свобода, то не учинитъ этимъ такого грѣха, который Господь Богъ поставилъ бы ему въ вину въ день Страшнаго Суда.

— Назовите же мнѣ вора!

Перси Дрисколлъ въ четвертый разъ уже говорилъ это все тѣмъ же суровымъ тономъ. Не получая отвѣта, онъ разразился угрозой:

— Я даю вамъ всего лишь минуту сроку. Если по истеченіи ея вы не сознаетесь въ кражѣ, то я продамъ васъ всѣхъ четырехъ и притомъ въ низовья Миссисипи.

Такая кара была бы равносильна препровожденію всѣхъ четырехъ невольниковъ въ адъ. Для каждаго миссурійскаго негра это представлялось совершенно несомнѣннымъ. Рокси отшатнулась назадъ и румянецъ сразу сбѣжалъ съ ея лица. Остальные трое рабовъ сразу упали на колѣни, словно подстрѣленные. Слезы брызнули у нихъ изъ глазъ, они подняли съ умоляющимъ видомъ руки кверху и тотчасъ же отвѣтили въ одинъ голосъ:

— Виноватъ!

— Виновата!

— Виноватъ! — Сжалься надъ нами хозяинъ! Помилуй, Господи, насъ, бѣдныхъ негровъ!

— Ну, ладно! — сказалъ хозяинъ, укладывая часы себѣ въ карманъ. — Я продамъ васъ кому-нибудь изъ здѣшнихъ, хотя вы этого и не заслуживаете. Слѣдовало бы, собственно говоря, продать васъ куда-нибудь внизъ по теченію.

Виноватые рабы, въ припадкѣ восторженной благодарности, пали предъ нимъ ницъ и принялись цѣловать ему ноги, восклицая, что никогда не забудутъ его доброты и будутъ всегда молиться за него Богу. Они говорили совершенно искренно, потому что хозяинъ простеръ свою руку, подобно нѣкоему могучему божеству, и затворилъ двери ада, грозившія уже ихъ поглотить. Впрочемъ, и самъ Перси Дрисколль зналъ, что совершилъ благородный и милосердый подвигъ. Въ глубинѣ души онъ былъ очень доволенъ своимъ великодушіемъ и вечеромъ записалъ весь инцидентъ себѣ въ дневникъ для того, чтобы заручиться возможностью напомнить его въ назиданіе себѣ самому, даже по прошествіи нѣсколькихъ лѣтъ, въ качествѣ побужденія къ новымъ подвигамъ человѣколюбія и милосердія.

ГЛАВА III