ВИНА

Он искоса глянул на Леру: будет выворачивать душу перед пьяным сослуживцем и сумасшедшим министром?

Министр кивнула: будет!

– Равиль Шамильевич! Виски разлей!

Равиль разлил.

– Леора Израилевна! Начинай!

Лера начала. Она подняла стакан и сказала:

– У меня есть ребёнок!

Все переглянулись: как это? Вчера не было, а сегодня есть?

Лера опустила голову.

– Да. У меня есть дочь. Двенадцать лет. Двенадцатилетняя винА.

Пётр побледнел: не может быть!

– Может! Я забеременела в одиннадцатом классе.

Пётр вскочил, ничего не сказал и опять сел.

– Ты здесь не причём!

Конечно, не причём. Даже Иисус Христос родился не от святого духа, несмотря на то, что на этом настаивает церковь.

– О моей беременности не знал никто.

– Даже отец ребёнка?

– Даже мои родители.

Её родители уехали в Израиль, когда Лера закончила школу. Они не видели, как рос её живот. Лера поступила в университет и стала учиться. А живот всё рос и рос. Срочно потребовался муж. Сгодился Иаков, давнишний товарищ отца. Они поженились. Девочка родилась в октябре. Беленькая, хорошенькая. Она не вписывалась в традиционную еврейскую семью. Говорят, что евреи не бросают детей. Это правда. Иаков не бросил девочку. Он поселил её с няней на даче. Лере разрешалось её посещать, но не чаще, чем раз в месяц. Девочка называла её тётей.

Раиса Ивановна вскинула брови.

– Тётей?

Равиль смачно выматерился.

– Тётей!

Пётр выпрямил спину и застыл, словно проглотил кол: тётей!

Ему всякое приходилось видеть, слышать и совершать. Он наступал на горло конкуренту, применял рейдерские и рэкетировские приёмы. Но в тот момент он был необыкновенно слаб. Ему трудно было дышать и трудно смотреть на Леру. Сжавшись и сгорбившись, она не смела поднять глаза, всё говорила и говорила.

– Иаков надеялся, что я буду айдише мамой, нарожаю кучу детей, научу играть на скрипке и воспитаю нобелевских лауреатов.

– А ты?

– А я не хотела. Развелась с мужем, съехала с квартиры, но привычек своих не поменяла. По-прежнему скрывала дочь и виделась с ней только раз в месяц. Иаков оплачивал её содержание и никаких претензий ко мне не имел. Он меня жалел. Так продолжалось двенадцать лет. До сегодняшнего дня.

– А сегодня что?

– Сегодня я дочку заберу домой.

– А раньше не могла?

Лицо её страдальчески искривилось.

– Петя…

Пётр вскочил.

– Лера!

Женщина отстранила рукой.

– Не трогай меня!

Мужчина отстранился и сел, ощутив жгучую несправедливость. Как будто ужалила оса или обожгла австралийская медуза.

– Родители знают? – спросил Равиль.

– Нет. Не знают.

Татарин заулыбался.

– Ничего! Вот узнают и обрадуются! Будет у вас праздник!

Министр шикнула на него, показывая знаками, мол, замолчи! Балабол! Нужно подумать, прежде чем сказать!

Равиль не думал. Он говорил от сердца.

– Порадуются, конечно! А как же! Иначе быть не может! У меня самого дочка растёт. Родители в ней души не чают!

Лера жалобно всхлипнула, плечи её затряслись, и она разрыдалась.

Глядя на неё, Раиса Ивановна расчувствовалась и тоже прослезилась. Позабывшись, она сняла с головы парик и почесала поражённую алопецией голову.

– Вот вам и традиция! Хорошо мозги прочищает!

Растрёпанная и зарёванная, с искривлённым ртом и трясущимися руками, Лера даже отдалённо не напоминала холёную красавицу, какую встретил Пётр, когда пришёл на банкет.

Лучше бы он сюда не приходил. Лучше бы ничего не видел!

– Пётр! – донеслось издалека. – Вы меня слышите? Пётр!

Он очнулся.

– Да, Раиса Ивановна. Я вас слушаю.

– Отвезите Леру домой.

– Хорошо. Отвезу.

– Только заберите девочку с дачи.

Пётр кивнул: да, конечно. Он заберёт.

– Что с вами происходит? Пётр! Возьмите себя в руки. У всех есть винА. Разве у вас нет винЫ?

– На что вы намекаете?

– Я не намекаю. Просто говорю: у всех есть винА. У меня, у Равиля. У всех есть винА. Только не все в этом признаются. А Лера нашла в себе силы и призналась.

– Зачем?

– Как зачем? Она честна перед самой собой. И перед людьми честна. А это дорогого стоит!

Пётр недоумённо глянул: кому это надо? Кто поймёт её поступок и разделит горе матери? Только осудят и посудачат.

Однако возражать он не стал. Посадил Леру в Maserati и повёз за город, где на даче бывшего супруга проживала её дочь. Двенадцатилетняя девочка Соня. Двенадцатилетняя винА.

Глава 2. Сложно быть женщиной Лерой

Соня сидела на заднем сиденье Maserati и смотрела в окно. Милая, воспитанная, очень симпатичная девочка.

Она кого-то напоминала. Пётр не мог вспомнить.

Льняные волосы, синие глазки и милые ямочки на щёчках напоминали кого-то близкого и хорошо знакомого. Кого?

Пётр наклонился к Лере и под литой шум Maserati задал сакраментальный вопрос:

– Чей это ребёнок?

Женщина вскинула палец к губам и яростно зашипела.

– Тише!

Кого она скрывала? Кого она боялась назвать?

И вдруг он вспомнил!

Maserati рванул, подрезал Nisan и нервно встроился в ряд. Мужчина сжал зубы, чтобы сдержать бранные слова. Он вспомнил школьного товарища, своего закадычного дружка, который также имел льняные волосы, синий взгляд и широкую улыбку.

Этот ребёнок Димки. Это его дочь!

В душе похолодело.