Вина

Михаил молча пожал плечами и вышел из комнаты, а Иван Иванович стал думать над тем, почему у него не получается с сыном того откровенного и понятного до конца обоим разговора, на который могут и должны рассчитывать родные люди. Когда стала вырастать между ними эта стена непонимания? Внешне их взаимоотношения вроде бы такие, как и прежде, Михаил почтителен, не дерзит, что сохраняется далеко не у всех взрослых детей, но жизни их резко разделились и разошлись, и вот уже одно общее горе они понимают по-разному. Где-то здесь и его, Ивана Ивановича, вина. Она есть обязательно… Не так, не так все у них шло, а он не помог сыну, не подсказал. Чаще кричал, чем старался понять. Надо и сейчас следить за своей речью, а главное, за поступками, не рубить с плеча, криком ничего не поправишь…

Михаил вернулся мрачный, видно, у него был еще более неприятный разговор с матерью, чем с отцом, и Ивану Ивановичу стало жалко сына, почти так же, как было жалко худенького и вздрагивающего всем телом Антона, когда он прижимал его к своей груди там, у подъезда, этим утром. Иван Иванович отвел взгляд от сына и уже видел его тоже худеньким, с вытянувшейся тонкой шеей и круглой стриженой головой, беззащитным мальчиком, у которого когда-то самым большим горем был лопнувший мяч, какой он держал в дрожащих ручонках.

— Ты, отец, очень грубо стал разговаривать с матерью, — услышал Иван Иванович. — Она плачет…

— Она плачет еще и по другой причине, — насторожился тот.

— Да, конечно, конечно, — заспешил и сбился Михаил, — я знаю… Но она очень просила… да я и сам вижу… ты относись к ней, пожалуйста, получше. Пожалуйста. Я прошу тебя, отец.

Как ни тяжело было отвечать сыну, но Иван Иванович сказал:

— Я постараюсь… Обязательно. А еще что она говорила?

— Говорила, что давно вас ждет с Антоном, и сказала, чтобы мы тоже к вечеру приезжали, если Наташе будет лучше.

— Ладно, — поднялся с кресла Иван Иванович. — Я пойду заказывать такси, а ты подумай, что будешь делать дальше. Учти, Миша, — он остановился перед сыном и взял его за руки выше локтей, — тебе надо решать самому. И за себя, и за Наташу, а главное… и, может, самое важное сейчас, за Антона. Не сломайте парня… Он ведь в таком возрасте… Еще один срыв — и вы его потеряете.

4

К вечеру того же дня на квартиру Ивановых-старших приехали молодые. Ивану Ивановичу нездоровилось. Он так и не смог прийти в свою обычную норму, хотя и отдыхал дома всю вторую половину дня. Однако поднялся и вышел навстречу невестке и сыну. Здороваясь с гостями, он подивился, как выглядела Наташа, а выглядела она почти так же, как и всегда — была элегантной и неотразимо красивой: в светло-кремовом английском платье с розовым узким пояском и таким же воротником, с роскошными светлыми чуть вьющимися волосами. Однако Ивана Ивановича удивило не только это: он знал, как умела подавать себя Наташа, и сейчас, в тридцать шесть, когда ее красота резко пошла на убыль, — он поразился ее бодрому и почти игривому настроению. Он посмотрел на невестку и спрашивал себя: «Да полно, ее ли я видел сегодня ночью распластанную на полу с мертвым, землистым лицом? И не зря ли я бью тревогу, раз они, Наташа и Михаил, разыгрывают счастливую пару, у которой нет других проблем, кроме этих: выглядеть как можно лучше и понравиться людям, чтобы доказать, что у них, как и прежде, все хорошо?»

И, только присмотревшись к искусно положенным на лицо кремам, пудре и румянам, он смог увидеть, что его невестка уже не та, какой была еще в прошлый их приход сюда. Ее выдавали глаза. Когда она забывалась и переставала вести свою игру, они становились такими усталыми и печальными, что хотелось закричать ей: «Наташа, Наташа, что же ты с собой делаешь? И уже сделала…»

Свекровь встретила невестку холоднее, чем всегда. Она только кивнула ей, а та, будто не заметив этой натянутости, с полуулыбкой сказала:

— Здравствуйте, Мария Петровна. Как тут наш сынуля? Ведет себя смирно? — Свекровь не удостоила ее ответом, а Наташа вновь, будто ничего не произошло, ни прошлой ночью, ни сейчас при этой встрече, прошагала по комнатам, высокая, статная, тонкая и гибкая в талии, оставляя за собой тонкое благоухание французских духов. Михаил, словно в одной невидимой упряжке, пошел за ней. «Может, не все так плохо, как мне кажется? — подумал Иван Иванович. Но тут же резко оборвал себя: — Ты что, старый? Ты же знаешь, зачем они приехали. Не распускайся…»

Навстречу родителям из кабинета деда выбежал Антон. Он с размаху бросился к матери, а та, подхватив его под руки и сцепив свои тонкие пальцы в замок на спине у сына, закружила его, хохоча и приговаривая:

— Попался, который от мамы укрывался. Попался…

— Вы повалите мне цветы! — прикрикнула на них Мария Петровна. — Прекратите!

Но сын и мать все еще кружились, а потом, обессиленные, продолжая хохотать, повалились на диван и, отдышавшись, тут же затеяли возню.

Глядя на расшалившегося Антона, потеплела лицом бабушка, и теперь в ее голосе уже звучали нотки нарочитой строгости.

— Я тебя, Антон, заставлю убирать квартиру. Слышишь, брось куролесить.