Вина мнимая и настоящая. Как научиться жить в мире с собой

«Например, пятнадцатилетняя девочка-подросток отправилась на прогулку, пообещав родителям вернуться не позже десяти часов вечера. Но неожиданно она познакомилась с симпатичным молодым человеком, который пригласил ее в кафе. Новый друг оказался очень интересным, больше того, это был первый мальчик, всерьез обративший на нее внимание. И взволнованная девушка совершенно забыла о времени. Она опомнилась, только когда на часах был первый час ночи и родители уже сбились с ног в поисках дочери. Самой большой ошибкой было то, что она забыла взять с собой телефон. Девушка со всех ног бросилась домой. Увидев смертельно напуганных родителей, она испытала такое сильное чувство вины, что не обиделась ни на крики отца, ни на упреки плачущей матери. Она понимала, как сильно они переживали за нее, как боялись ее потерять, поэтому искренне попросила прощения. Более того, после этого случая она переосмыслила свои отношения с родителями, которые до сих пор были довольно сложными. Теперь за их требованиями и претензиями она смогла увидеть не самодурство, а тревогу за нее.

Самообвинения вместо вины: третий тип невротической вины

Бывает, что человек испытывает подлинную вину, но уклоняется от ее полного осознания, опасаясь последствий, которые она за собой повлечет. Ведь ему нужно будет что-то менять в себе и окружающем мире. Он подавляет вину, однако ее энергия никуда не исчезает. Она переходит на самого человека и становится разрушительной. Подавленная вина часто оборачивается переживанием бессмысленности существования, изоляции от окружающих, внутренней рассогласованностью. Иногда – самобичеванием и самообвинениями.

Человек вроде бы не отрекается от своей виновности, но этим формальным признанием все и заканчивается. Чем «удобны» самообвинения – они помогают и имитировать переживание подлинной вины (настоящее переживание при этом подавлено), и частично оправдывать совершенное. Человек может рассуждать так:

«Я себя и так виню, а это уже кое-что».

«Я плохой, не стоит требовать с меня чего-то большего».

«Я и так страдаю от самообвинений, что вам еще нужно?»

Человек избегает подлинной вины, однако он может имитировать некоторые ее этапы – например, раскаяние, искупление. Он показывает и другим, и часто самому себе, что не снимает с себя ответственности, и тем самым защищается от того, чтобы ее нести.

В невротической вине второго типа – например, в описанном раньше «гоголевском» случае – подлинной вины нет. Человек пытается, но не может до нее «дотянуться». А здесь подлинная вина есть, но она не допускается до полного осознания.

Поскольку человек переходит к самообвинениям, он внутренне раздваивается, разделяется надвое, на обвинителя и обвиняемого. Задача первого – ругать и винить, а не помогать изменению второго. «Критика» обвинителя изначально разрушительна. Обвиняемый, погруженный в эти пустые слова, ощущает себя лишь «плохим» – тем, от кого ничего не требуют и кому ничего не позволено, кроме как снова и снова признавать свою «плохость». Происходит серьезный внутренний конфликт, который не имеет разрешения. Простить себя, плохого, невозможно, поскольку что-то менять нельзя: опасно.

В таких переживаниях нет решимости. Более того, человек становится уязвимым для внешней критики в свой адрес, ведь она возвращает его к пониманию того, что одних самообвинений недостаточно.

Люди с такой невротической виной обращаются к психологу не так часто: втайне они опасаются, что это повлечет за собой вскрытие подлинной вины. Если кто-то из них все же решается работать со своими переживаниями, то нередко пытается манипулировать специалистом, надеясь в глубине души на «оправдательный приговор» из уст психолога. Чтобы не поддаваться самообману вместе с клиентом, специалисту приходится быть очень внимательным.

Подлинная вина не уйдет просто так: она будет требовать тех изменений, которые возможны в конкретной ситуации, даже если их непросто осуществить.