Винета

Ванда стояла возле отца и все еще держала его за руки, как будто боялась, что его снова отнимут. Только она одна не произнесла ни слова благодарности и, обернувшись при появлении Вольдемара, бросила на него лишь один взгляд, но этот взгляд, по-видимому, сказал ему больше, чем слова всех остальных.

— Опасность еще не совсем миновала, — продолжал он, обращаясь к графу. — Мы, к сожалению, сами видели, что вам и здесь грозит арест. Вы, конечно, пока в безопасности. Здесь, в Вилице, вам необходимо отдохнуть несколько часов; но завтра утром мы должны отправиться дальше, в С., так как нам необходимо постараться как можно скорее добраться до моря. С. — ближайшая гавань, и завтра мы можем уже быть там. Я все подготовил, и уже месяц там стоит судно, которое в любой момент готово выйти в море. Оно привезет вас в Англию, а оттуда вам открыт путь куда угодно.

— А ты, Вольдемар? — граф обращался теперь к старшему племяннику тоже на «ты», что раньше говорил только младшему, — не придется ли тебе поплатиться за свою смелость?

— Выдать меня, к счастью, никто не может, не выдавая себя. Твое освобождение, вероятно, будет приписано моей матери, а если даже и возникнут какие-нибудь слухи и предположения, то мы ведь живем на германской территории; здесь граф Моринский не был ни обвинен, ни приговорен, и освобождение его не является преступлением. Нетрудно догадаться, что, несмотря на различие в наших политических убеждениях, я принимал участие в спасении своего дяди, особенно когда все узнают, что он стал моим отцом.

При этих словах по лицу Моринского пробежало нечто такое, что он постарался скрыть. Он тоже давно знал о любви Ванды и Вольдемара, которая ему, как и его сестре, казалась несчастьем, почти преступлением, и боролся против нее всеми средствами, которые были ему доступны. Большую жертву он приносил теперь; но, посмотрев на человека, спасшего его из тюрьмы и рисковавшего ради него жизнью и свободой, он, наклонившись к дочери, тихо произнес:

— Ванда!

Молодая девушка подняла голову; когда она прочитала в глазах отца, чего ему стоило это согласие, в ней вспыхнула вся нежность дочери и все личные желания отошли на задний план.

— Подожди, Вольдемар, — дрожащим голосом произнесла она, — ты видишь, как мой отец страдал и страдает до сих пор! Ты не можешь требовать, чтобы я сейчас же рассталась с ним. Дай мне провести с ним хоть год. Ты избавил его от самого ужасного, но все-таки ему еще предстоит изгнание. Неужели я могу отпустить его одного, больного?

Вольдемар молчал, мрачно глядя в пол. У него не хватало мужества напомнить Ванде слова, которые она произнесла во время их последнего свидания, но, тем не менее, в нем возмутился весь эгоизм его любви; он слишком много сделал для того, чтобы завоевать любимую девушку и не мог перенести отказа в награде. Вдруг вмешалась княгиня.

— Я освобожу тебя от забот об отце, Ванда, — сказала она, — я отправлюсь с ним в изгнание; это для нас обоих не ново, и мы лишь вернемся к нашей прежней жизни.

— Никогда! — вспыхнув, воскликнул Вольдемар, — я не могу допустить, чтобы теперь ты покинула меня, мама. Пропасть, лежавшая между нами, наконец, исчезла; твое место теперь в Вилице, возле твоего сына.

— Нет, Вольдемар, — серьезно ответила княгиня, — ты не принимаешь во внимание того, что я — полька, если думаешь, что я могу теперь оставаться в Вилице, которую ты всеми силами стараешься онемечить. Хотя и поздно, но я всецело отдала тебе свою материнскую любовь и сохраню ее, даже если мы расстанемся; но жить возле тебя и изо дня в день видеть, как ты разрушаешь все, что я созидала с таким трудом, я не могу. Это выше моих сил и снова нарушило бы наш только что заключенный мир. Итак, дай мне уйти, это — самое лучшее для нас обоих. Ванда молода, она любит тебя и сможет преодолеть то, что для нас с Брониславом невозможно. Нам осталось лишь прошлое.

— Ядвига права, — проговорил граф Моринский, — я не могу оставаться, а она не хочет. Брак с твоим отцом не принес ей счастья, Вольдемар, и мне кажется, что Нордек и Моринская вообще не могут быть счастливы. Между вами также лежит та роковая рознь, которая стала столь губительной для твоих родителей: Ванда — дитя своего народа и не может отказаться от него, как и ты от своего. Вступая в этот брак, вы подвергаете себя большому риску; но вы этого хотите, и я больше не противлюсь.

Это была невеселая помолвка; предстоящая разлука с матерью, мрачная покорность отца и его предостережение вносили глубокую печаль в событие, обычно радостное для юных сердец.

— А теперь пойдем, Бронислав, — сказала княгиня, взяв брата под руку, — ты совершенно измучен и должен отдохнуть, иначе будешь не в состоянии продолжать путь. Оставим их одних; они еще не обменялись ни одним словом, а между тем им о многом нужно поговорить.

Они вышли из комнаты. Не успела дверь за ними закрыться, как мрачная тень исчезла, и Вольдемар с бурной нежностью обнял наконец-то завоеванную им невесту.

Глава 25