Виннипегская Cтена и я

Эйден сел на диван в гостиной, а я устроилась на стуле, глядя на него со всем спокойствием и безразличием, на какое была способна. Комната была довольно маленькой. Из мебели сюда влезли только письменный стол со стулом, двухместный диванчик и книжная полка, служившая заодно подставкой для телевизора. Я смотрела на Эйдена, который заполнил собою всю гостиную, и даже совсем не нервничала.

Я закончила эту историю и не имела ни малейшего желания быть дружелюбной с ним. Я не собиралась шутить или делать вид, будто ничего не произошло. Вообще-то меня даже раздражало его присутствие в моей квартире.

Мне нечего было терять, и он больше не распоряжался моей зарплатой. Я даже не стала переживать, когда поняла, что не получу деньги за последние несколько дней, которые я провела с ним, потому что ни за что не хотела связываться с Эйденом или Тревором. Уйти так, как ушла я, оставив его в недоумении, стоило каждого потерянного пенни.

– Зачем ты пришел, Эйден? – спросила я, когда молчание явно затянулось.

Эйден сидел, положив руки на колени. Лицо серьезное и отстраненное, словно перед игрой, плечи, как обычно, напряжены, спина прямая. Он редко позволял себе расслабиться, даже дома. Он, кажется, недавно постригся и выглядел ухоженным и здоровым. Как всегда. Будто и не было месяца, который прошел с нашей последней встречи.

– Я хочу, чтобы ты вернулась, – сказал он, не сводя с меня своих темных глаз.

Это был сон. Нет, наверное, это не самое подходящее слово. Кошмар? Может быть, я бредила?

– Прошу прощения? – Я вздохнула и всмотрелась в белки его глаз, чтобы убедиться, что они не налиты кровью. Затем принюхалась: вдруг от него несло травкой? Нет, но, похоже, все было возможно. – Ты что, под кайфом?

Эйден одарил меня тяжелым взглядом. Его короткие, но невыносимо густые ресницы на мгновение опустились.

– Что, прости? – осторожно спросил он.

– Ты под кайфом? – повторила я, потому что не мог же он просить меня об этом на трезвую голову.

Он смотрел на меня немигающим взглядом, сжав губы.

– Я не под кайфом, – сказал он, явно оскорбленный.

Если я смотрела на него так, будто я ему не верила, то это потому, что я ему не верила. Что, черт возьми, могло внушить ему мысль, что я могу вернуться?

Наркотики.

Наркотики могли убедить его, что прийти сюда – это хорошая идея. Неужели недостаточно было прощания, которое я передала ему через Тревора?

Должно быть, эта мысль отразилась на моем лице, потому что Эйден покачал головой и повторил:

– Я не под кайфом, Ванесса.

Я выросла с человеком с зависимостью и знала, что эти люди будут до конца отрицать, что у них есть проблемы. Даже если все признаки того, что ситуация вышла из-под контроля, были налицо. Я прищурилась и снова всмотрелась в его лицо, пытаясь понять, принимает ли он что-нибудь.

– Не смотри на меня так. Я ничего не принимаю.

Его загорелый лоб прорезали тонкие морщинки. Печать дней, проведенных на солнце, и признак того, что ему тридцать, а не двадцать два.

Я посмотрела на его руки, чтобы убедиться, что на них нет никаких странных синяков, но ничего не обнаружила. Затем я перевела взгляд на ладони, пытаясь разглядеть нежную плоть между пальцами в попытке найти там какие-нибудь следы. По-прежнему безрезультатно.

– Я ничего не принимаю, – он сделал паузу. – С каких пор ты считаешь, что я могу употреблять? Я пил хотя бы обезболивающие?

Настала моя очередь сделать паузу, чтобы посмотреть ему в глаза в надежных стенах собственной квартиры, после чего я медленно произнесла:

– Я никогда не думала, что ты можешь употреблять, – я сглотнула. – Но еще я никогда не думала, что ты можешь оказаться таким козлом, – добавила я, не успев прикусить язык.

Эйден слегка отшатнулся, едва заметно, но я это увидела. Его ноздри раздулись так широко, что я просто не могла не обратить на это внимания.

– Ванесса…

– Мне не нужны твои извинения, – сказала я. Я сжала руки, лежавшие на коленях, когда в груди защемило от его предательства. Возможно, я еще не до конца оправилась от того, что произошло. Возможно. Но я заставила себя сказать ему: – Мне от тебя ничего не надо.

Он открыл рот, и, клянусь, мышцы в его щеках дернулись. Он издал тихий звук, чуть ли не заикаясь, будто впервые за годы нашего знакомства хотел сказать мне что-то действительно важное, но не знал как.

Вот только я не настроена была слушать его.

Что бы он ни хотел сказать, он опоздал на месяц. На год. На два года.

Я солгала своим близким о том, почему столь внезапно уволилась. Это была еще одна ложь в списке того, что я не рассказывала им на протяжении многих лет, потому что не хотела, чтобы они волновались или злились из-за чего-то настолько дурацкого и незначительного.

Впрочем, это не имело никакого значения. Я уже не работала на него и, честно говоря, думала, что больше никогда его не увижу. Зачем было доводить ситуацию до этого? Я пыталась убедить себя, что то, как я ушла, было лучшим вариантом покончить с этим. А то неизвестно еще, сколько бы мне пришлось ждать замены. Возможно, они постарались бы побыстрее от меня избавиться, но этого я уже никогда не узнаю.