Виннипегская Стена и я (ЛП)

И, конечно же, колледж, в который я хотела поступить, находился в другом штате и был невероятно дорогим. Я полюбила его больше, чем любого другого из тех, что проверяла со своими друзьями осенью выпускного года.

Так что я сделала немыслимое. Взяла кредиты. Огромные студенческие кредиты.

Затем сделала еще одно нечто немыслимое в мире — никому об этом не сказала.

Ни приемным родителям, ни младшему брату, даже Диане. Никто, кроме меня, не знал. Ни один человек в мире, кроме меня, не нес на себе бремя двухсот тысяч долларов.

В течение четырех лет после получения степени, я, как могла, выплачивала свои кредиты, одновременно пытаясь откладывать деньги, чтобы, в конечном итоге, полностью посвятить себя работе своей мечты. Такой большой долг, как мой, — это бездонный колодец, который необходимо принять, будто это гепатит — он никуда не уйдет — но все это только для того, чтобы заставить меня усерднее работать, поэтому я не возражала против работы на Эйдена, а после, посреди ночи, занималась дизайнами.

Но всему есть предел, и я накопила и погасила достаточную часть долга, чтобы прийти к точке, где почувствовала, что впервые за несколько лет могу дышать... пока не вижу кредитные квитанции, которые получаю по почте каждый месяц.

Но...

— Что думаешь? — спросил Здоровяк, опуская на меня свой взгляд, как будто он только что не раскрыл самый большой секрет в моей жизни.

Я думала, что он выжил из ума. Я думала, что мое сердце не должно биться так быстро. И еще я думала о том, что никто не должен знать о том, как много денег я должна.

— Ванесса?

Я моргнула, прежде чем опустить взгляд в раковину на мой бедный, испачканный бутерброд. Затем сделала глубокий вдох, закрыла глаза и снова их открыла.

— Как ты узнал о кредитах?

— Я всегда знал.

Что?

— Как? — я почувствовала... я почувствовала себя немного оскверненной, честно.

— Тревор проверил тебя, — сейчас, когда он упомянул об этом, мне это показалось смутно знакомым, даже если мне было тревожно слышать, что они знали о том, что я так сильно пыталась скрыть ото всех. — Нет ни единого способа, каким ты смогла бы их выплатить, — заявил Эйден.

Он прав.

Меня тошнит. Тошнит. Тошнит.

— Сколько бы ты ни задолжала, я это оплачу.

Вот так просто. Он оплатит. Будто сто пятьдесят тысяч совсем не проблема.

Мне нравится смотреть шоу, в котором начальники под прикрытием проникают в свой бизнес и в конце удивляют своих работников сумасшедшей суммой денег, чтобы они съездили в отпуск или выплатили долги. Чаще всего я наблюдала за этим со слезами на глазах.

Работники обычно тоже плакали и говорили, что никогда не ожидали, что нечто подобное случится с ними, или каким благословением для их семьи станут эти деньги. Или какой подарок им преподнесли, чтобы изменить их жизни.

Но вот она я.

Мои руки задрожали, а легкие словно забыли как дышать.

Мои кредиты были моей ахиллесовой пятой.

Меня лишь слегка пристыдила мысль, что я незамедлительно не подумала о том, как нелепо его предложение. Почему я не вытолкала его или не послала? Почему не рассмеялась над его идеей? Или не сказала отвалить к черту, потому что он не может купить меня? Он плохо со мной обращался. Он не заслуживает того, чтобы я сделала ему «одолжение» и ради него поставила под угрозу свою жизнь.

Стиснув руки по бокам, я позволила ощущению перегруженности нахлынуть на меня. Он предлагал оплатить это все, что лежит в моей душе как цементный блок в бассейне. Кто так делает?

Но все же, кто говорит «нет» такому предложению? Мне нравилось думать, что я принимаю мудрые решения; что делаю то, что лучше для меня и будет лучше в долгосрочной перспективе. Но сто пятьдесят тысяч? Ох, черт.

— Я готов пойти на компромисс, — предложил Эйден; его глаза были честными, а голос твердым, что совсем не помогало.

Я фыркнула.

«Заткнись, Ван, — сказала я себе. — Заткнись, заткнись, заткнись и просто скажи «да», идиотка. Не отговори его от этого. Не будь дурой. Ты сможешь сделать все ради этих денег. Это возможность всей твоей жизни, даже если он ранит твои чувства, даже если это глупо и незаконно, и если в этом нет никакого смысла, потому что в мире миллион других женщин, которые готовы сделать подобное и за меньшее».

Но я не могла заткнуться. Просто не могла. Существовала небольшая придирчивая часть моей личности, которую я оттачивала на протяжении многих лет, — та, которая иногда не знает, как промолчать.