— Я пыталась быть милой и оставить тебя в покое, а не вызывать головную боль. Да ладно, — фыркнула я. — Я просто гуляю. Я была в различных местах и без тебя, — в нескольких. Но не одна. Хотя я не собираюсь признаваться в этом вслух, особенно сейчас, когда он сходит с ума без причины.
Он продолжал смотреть на меня, «этот» взгляд, который действовал мне на нервы, захватывал его черты сантиметр за сантиметром.
— Это глупо. В тебе сколько? Метр семьдесят? Метр семьдесят три? Шестьдесят килограммов? Ты не можешь гулять по Лас-Вегасу в одиночку, — подчеркнул он, его тон был таким натянутым, что я отшатнулась.
Я моргнула в замешательстве и удивлении.
— Эйден, ничего страшно. Я привыкла все делать сама.
Веки этих больших карих глаз медленно опустились, из его поджатых губ вырвался глубокий вздох, будто мы единственные люди на Стрип, когда это абсолютная неправда.
— Может, ты и привыкла делать все сама, но не будь идиоткой, — заявил он спокойно, полностью контролируя себя. — Я не знал, где ты. Здесь происходят преступления, — и не строй такое выражение лица передо мной. Я знаю, что преступления совершаются повсюду. Мы, может, и делаем это не по тем причинам, по которым делают большинство людей, но я дал клятву, Ван. И я пообещал тебе, что мы попытаемся быть друзьями. Друзья не позволяют своим друзьям бродить в одиночку, — он снова пригвоздил меня взглядом. — Ты не единственная, кто серьезно относится к своим обещаниям.
Эмм. Что происходит?
Эти темные глаза выражали упрямство, когда он произнес:
— Я не могу сделать этого без тебя.
Вот черт. Не уверена, что знаю, как после этого разговаривать.
Наш брак — тошнота, раздражение и диарея — не настоящий, но в его словах есть смысл. Мы дали клятвы, которые я не могу вспомнить, потому что не слушала. Но смысл в том, что мы до этого дали друг другу обещания, и я не хочу быть человеком, который отказывается от своих слов.
— Я никуда не денусь, пока ты не станешь постоянным жителем, Здоровяк. Обещаю.
Его взгляд скользил по моему лицу самую долгую секунду в моей жизни, и, в конце концов, он прочистил горло.
— Чем ты хочешь заняться? — проворчал он внезапно, будто только что он не произнес самые значимые слова, которые я от него когда-либо слышала.
Отдаю ему должное, он не стал жаловаться, как только я рассказала ему о шоу, которое хотела посмотреть. Но при этом я сжимала руки у груди, как маленький ребенок, просящий чего-то.
— Это все, что я хочу увидеть.
И я собиралась сделать это независимо от того, пойдет он со мной или нет, но ему этого знать не надо.
Он просто поднял взгляд на несуществующие звезды Невады и вздохнул.
— Хорошо, но после мне надо будет что-то съесть.
Возможно, я подпрыгивала на носочках.
— Правда?
— Да.
— Правда-правда? — клянусь, я, кажется, сияла.
Эйден подарил мне, возможно, самый болезненный кивок в истории всего мира.
— Да. Конечно. Пошли, купим билеты.
Я никогда в своей жизни не хотела стать Дороти и стукнуть каблучком о каблучок, но идея того, что я не буду ходить по Вегасу одна, а с этим гигантом, которого можно принять за телохранителя, мне понравилась и я обнаружила, что улыбаюсь ему и хлопаю.
— Хорошо, пошли.
Ради его жизни, я решила игнорировать гримасу на его лице.
И мы пошли. Отель находился на другой стороне Стрип, но у нас еще оставалось время купить два наиболее хороших билета, за которые я заплатила сама, так как чувствовала вину за то, что он платит за все. Билеты нам достались в третий ряд, и я подумала, что это будет стоить каждого пенни, потраченного из моих сбережений.
Когда мы встали в очередь к киоску с закусками, я ощутила, что дрожу второй раз за день, но в этот раз от волнения. Cirque du Lune раньше приезжал в Даллас, но я всегда отговаривала себя от трат на поход туда. Сейчас, когда я не оплачивала аренду и мой бизнес стабилен, трата денег не вызывала у меня учащенное сердцебиение или чувство вины из-за расточительности. Плюс, я была такой возбужденной, что подписывала чек с улыбкой на лице.
— Хочешь разделить попкорн? — спросила я после того, как мы встали в супер длинную очередь к киоску с закусками, но я так радовалась, что даже не волновалось о том, что попкорн будет стоить руки или ноги.
Он начал опускать подбородок в тот момент, когда я заметила, как по его руке сзади стучат пальцем. Эйден нерешительно повернулся лицом к женщине около сорока лет и мужчине того же возраста. Они улыбались.
— Можно нам с тобой сфотографироваться? — выпалила женщина, ее щеки порозовели.
— Мы большие фанаты, — добавил мужчина, его лицо было скорее красным, чем розовым.
— Мы следим за твоей карьерой с Мичигана, — быстро продолжила женщина.
Эйден изобразил эту крошечную улыбку, которую хранил для фанатов, и кивнул.
— Спасибо. Я ценю это, — Здоровяк повернулся ко мне. — Сделаешь фотографию?