Винный склад

Но смотритель не выказывалъ такого же оптимизма, какъ старикъ. По его мнѣнію, поденщики, хотя они и бѣдные люди, но и у нихъ достаточно пороковъ, a главное, они лѣнтяи. Сарандилья негодовалъ, слушая такія рѣчи Рафаэля. А какими же онъ желалъ бы видѣть поденщиковъ? Какой могутъ они чувствовать интересъ къ своей работѣ? Онъ помнитъ времена, когда онъ и Эдувихисъ работали поденно. Что это была за жизнь?… Работатъ цѣлый день подъ лучами палящаго солнца или же въ стужу, не получая большаго вознагражденія, какъ два реала въ день и пять реаловъ только во время жатвы. Правда, хозяинъ давалъ харчи, но что это были за харчи! Лѣтомъ имъ временно давали похлебку съ горохомъ, ѣду, выходящую изъ ряда вонъ, о которой они вспоминали весь годъ. Въ остальные же мѣсяцы харчи составлялъ лишь хлѣбъ, одинъ лишь хлѣбъ. Сухой хлѣбъ по рукамъ и горячую похлебку, или же тюрю изъ того же хлѣба — вотъ и все, точно не существовало ничего другого на свѣтѣ для бѣднаго народа, какъ только хлѣбъ, немного соли, нѣсколько луковицъ, вотъ и вся приправа. Что же можетъ быть привлекательнаго въ работѣ для поденщиковъ, которые, не достигнувъ еще и тридцати пяти лѣтъ, уже чувствуютъ себя одряхлѣвшими и стариками?

Однажды вечеромъ, въ февралѣ, смотритель и Сарандилья толковали о работахъ на фермѣ въ то время какъ Эдувихисъ мыла посуду въ кухнѣ. Кончился посѣвъ гороха, фасоли и чечевицы. Теперь толпа поденщиковъ и поденщицъ была занята тѣмъ, что полола хлѣбныя нивы. Сарандилья, — полуслѣпота котораго, повидимому, обостряла его слухъ, прервалъ Рафаэля, повернувъ голову въ сторону, какъ бы для того, чтобы лучше слышать, и сказалъ:

— Мнѣ кажется, гремитъ громъ…

Рафаэль сталъ прислушиватъся. Дѣйствительно, гдѣ-то вдали слышались раскаты грома: собиралась гроза. Она и разразилась съ необычайной силой. Полился дождь, какъ изъ ведра, и двое мужчинъ должны были укрыться подъ входной аркой, откуда сквозь рѣшетку воротъ видать было лишь небольшой кусочекъ поля.

Отъ почвы, на которую падали дождевые потоки, несся теплый паръ и запахъ мокрой земли. Вдали, по бороздамъ поля, превращеннымъ въ ручьи, бѣжала толпа рабочихъ, направляясъ въ ферму, и съ ихъ плащей лилась грязная вода. Рафаэль обратилъ вниманіе на двухъ отдѣльныхъ лицъ, медленно приближавшихся къ фермѣ. Одинъ изъ нихъ велъ за уздечку осла, навьюченнаго большими сумками изъ плетеной соломы, изъ-за которыхъ едва виднѣлись уши и хвостъ животнаго.

Смотритель узналъ того изъ нихъ, который велъ за уздечку осла, понукая его, чтобы онъ шелъ скорѣй. Звали его Маноло; это былъ старый поденщикъ.

Послѣ одной изъ стачекъ крестьянъ хозяева указывали другъ другу на Маноло какъ на одного изъ главныхъ зачинщиковъ. He получая вслѣдствіе того нигдѣ работы, онъ существовалъ лишь тѣмъ, что переходя изъ фермы въ ферму въ качествѣ коробейника, продавалъ женщинамъ мелкій товаръ — платки, ленты и куски полотна, а мужчинамъ вино, водку и прокламаціи, старательно спрятанныя у него въ сумкахъ.

Только въ Матансуэлу и еще въ очень немногія фермы могъ Маноло проникнуть, не вызывая тревоги и не встрѣчая противодѣйствія.

Рафаэль всматривался въ другого человѣка, въ товарища коробейника, который ему тоже казался знакомымъ, но не могъ припомнить, кто это такой. Онъ шелъ, заложивъ руки въ карманы, весь промокнувъ отъ дождя, дрожа отъ холода, потому что не имѣлъ плаща, какъ его таварищъ. Однако, несмотря на это, онъ шелъ не торопясь, словно дождь и вѣтеръ нимало не безпокоили его.

— Привѣтъ, товарищи! — сказалъ Маноло, проходя мимо воротъ фермы. — Вотъ такъ погода, просто ужасъ!..

Туть толъко Рафаэль узналъ того, который сопровождалъ торговца, увидавъ его безкровное лицо аскета, рѣдкую бородку и добрые, угасающіе глаза, смотрѣвшіе сквозь голубоватыя стекла очковъ.

— Донъ-Фернандо! — воскликнулъ онъ съ удивленіемъ. Въ самомъ дѣлѣ, это былъ донъ-Фернандо.

И выйдя изъ-подъ воротъ, въ бушующій разливъ дождя, Рафаэль взялъ дона-Фернандо за руку, чтобы заставить его войти во дворъ. Тотъ сопротивлялся, желая идти съ товарищемъ нѣсколько дальше, въ людскую. Но Рафаэль усиленно протестовалъ. Добрый пріятель его крестнаго, тотъ, который былъ начальникомъ его отца, не хочеть зайти въ нему…

И почти насилъно онъ введъ его въ ферму, въ то время какъ Маноло отправился дальше, въ людскую.

— Иди, иди, — поощрилъ его Сарандилья. — Поденщики навѣрное раскупять всѣ твои бумаженки и имъ будетъ чѣмъ занятъся, пока льеть дождь. Мнѣ кажется, что дождливое время установится теперь надолго!

Сальватьерра вошелъ въ кухню фермы, и Эдувихисъ, чувствуя состраданіе къ промокшему насквозь «бѣдному сеньору», торопливо запалила огонь въ очагѣ.

А Сарандилья обратился къ ней съ нѣкоторою торжественностью, говоря:

— Знаешь ли ты, кто этоть кабальеро, Эдувихисъ?… Навѣрное нѣтъ… Это донъ-Фернандо Сальватьерра, тотъ самый сеньоръ, о которомъ столько писади въ газетахъ и который защищаетъ бѣдныхъ.

Между тѣмъ смотритель отыскивалъ бутылку цѣннаго вина, подаренную ему нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ крестнымъ. Наконецъ онъ нашелъ ее и, наливъ стаканъ, предложилъ его дону-Фернандо.