Винный склад

Столкновеніе было ужасное, — человѣкъ пошатнулся, вырывал плащъ, въ который вцѣпилась одна изъ собакть. Но вдругъ животныя перестали рычатъ и бросаяъся кругомъ него, отыскивая мѣсто, гдѣ имъ можно было бы вонзить зубы, а побѣжали рядомъ съ пѣшеходомъ, подпрыгивая, и съ радостнымъ храпѣніемъ стали лизать ему руки.

— Эхъ вы, варвары, — обратился къ нимъ тихимъ голосомъ Рафаэль, не переставая ихъ ласкать. — Этакіе вы дурни!.. Не узнали меня?

Собаки проводили его до маленькой площадки въ Марчамале и, снова свернувшись въ клубокъ подъ аркадами, вернулись къ своему чуткому сну, который прерывался при малѣйшемъ шорохѣ.

Рафаэль остановился немного на площадкѣ, чтобы оправиться отъ неожиданной встрѣчи. Онъ плотнѣе закутался въ плащъ и спряталъ большой ножъ, вынутый имъ изъ бокового кармана для защиты отъ недовѣрчивыхъ животныхъ.

На синѣющемъ отъ звѣзднаго блеска пространствѣ вырисовывались очертанія новаго Марчамало, построеннаго дономъ-Пабло.

Въ центрѣ выдѣлялась башня господскаго дома. Ее было видно изъ Хереса, господствующей надъ холмами, покрытыми виноградными лозами, владѣя которыми Дюпоны являлись первыми помѣщиками во всей округѣ. Башня эта была претенціозной постройкой изъ краснаго кирпича, съ фундаментомъ и углами бѣлаго камня; острые зубцы верхней ея части были соединены желѣзными перилами, превращавшими въ обыкновенную террасу верхъ полуфеодальнаго зданія. По одну сторону этой башни выдѣлялось то, что считалось лучшимъ въ Марчамало, о чемъ донъ-Пабло заботился больше всего среди новыхъ своихъ построекъ — обширная часовня, украшенная колоннадой и мраморомъ, словно величественный храмъ. Съ другой стороны башни, одно изъ зданій стараго Марчамало почти неприкосновеннымъ осталось въ прежнемъ своемъ видѣ. Эта постройка, ннзкая, съ аркадами, вмѣщавшая въ себѣ комнату приказчика и обширную ночлежку для виноградарей, съ печкой, отъ дыма которой почернѣли стѣны, была лишь нѣдавно подкрѣплена незначительной поправкой.

Дюпонъ, который выписалъ артистовъ изъ Севильи для декорированія часовни и заказалъ въ Валенсіи образа, сверкавшіе золотомъ и красками, смутился, — видите ли, — передъ древностью зданія для виноградарей, не дерзнувъ прикоснугься къ нему. Оно отличалось такой стильностью, — попытка обновить этотъ пріютъ поденщиковъ равнялась бы преступленію. И приказчикъ продолжалъ жить въ своихъ полуразвалившихся комнатуркахъ, всю неприглядностъ которыхъ Марія де-ла-Лусъ старалась скрытъ, тщательно выбѣливая стѣны. А поденщики спали не раздѣваясь на цыновкахъ, которыя великодушіе дона-Пабло удѣляло имъ, въ то время какъ образа святыхъ утопали въ позолотѣ и мраморѣ, причемъ цѣлыя недѣли никто ихъ не лицезрѣлъ, такъ какъ двери часовни раскрывались только, когда хозяинъ пріѣзжалъ въ Марчамало.

Рафаэль долгое время смотрѣлъ на зданіе, опасаясь, чтобы его темная масса не освѣтилась лучомъ свѣта и не открылось бы окно, въ которое высунулъ бы свою голову приказчикъ, встревоженный стремительной бѣготней и топотомъ собакъ. Прошло нѣсколько мгновеній, но Марчамало оставалось погруженнымъ въ полнѣйшую тишину. Лишь съ полей окутанныхъ мракомъ поднимался сонливый рокотъ. На зимнемъ небѣ еще сильнѣе мигали звѣзды, словно холодъ обострялъ ихъ блескъ.

Юноша повернулъ съ площади и обогнувъ уголъ стараго зданія, пошелъ по дорожкѣ между домомъ и рядомъ густого кустарника. Вскорѣ онъ остановился у рѣшетчатаго окна, а когда онъ слегка ударилъ суставами пальцевъ о дерево переплета, окно открылось и на темномъ фонѣ комнаты выдѣлилась роскошная фигура Маріи де-ла-Лусъ.

— Какъ ты поздно, Рафае! — сказала она шепотомъ. — Который часъ?

Надсмотрщикъ взглянулъ на небо, читая въ звѣздахъ съ опытностью деревенскаго жителя.

— Должно быть теперь около двухъ съ половиною часовъ пополуночи.

— А лошадь? Гдѣ ты ее оставилъ?

Рафаэль объяснилъ ей, кась онъ ѣхалъ. Лошадь оставлена имъ въ маленькомъ постояломъ дворикѣ де-ла-Корнеха, въ двухъ шагахъ отсюда, на краю дороги. Отдыхъ былъ необходимъ для лошади, такъ какъ весь путъ сюда былъ сдѣланъ имъ галопомъ.

Эта суббота выдалась у него очень трудная. Многіе изъ поденщиковъ и поденщицъ пожелали провести воскресенье въ своихъ селахъ, въ горахъ, и просили выдать имъ разсчетъ за недѣлю, чтобы передать деньги семьямъ своимъ. Можно было сойти съ ума, сводя счеты съ этими людьми, которые вѣчно считаютъ себя обманутыми. Притомъ ему еще пришлось позаботиться о плохихъ сѣменахъ; перетряхнуть ихъ и принять другія мѣры съ помощью Сарандильи. Затѣмъ у него явились подозрѣнія на счетъ рабочихъ съ пастбищъ, такъ какъ выжигая уголь, они навѣрное обкрадываютъ хозяина. Однимъ словомъ, онъ не присѣлъ ни минуты въ Матансуэлѣ и лишь послѣ двѣнадцати часовъ ночи, когда въ людской потушили огни оставшіеся тамъ поденщики, онъ рѣшился предпринятъ свое путешествіе. Какъ только разсвѣтетъ, онъ вернется на постоялый дворикъ, сядетъ тамъ верхомъ и сдѣлаетъ видъ, будто сейчасъ пріѣхалъ изъ Матансуэла и явится на виноградникъ, чгобы крестный не подозрѣвалъ, какъ онъ провелъ ночь.