— Сильвия, — сказал алхимик, — мы чтим твое терпение, но тебе еще предстоит претерпеть грядущие испытания. Ты последуешь за нами, но нам нельзя будет оглядываться на тебя. Мы также не должны по пути переговариваться, даже если ты будешь кричать и звать нас на помощь, а гоблины наверняка будут подражать твоему голосу и кричать даже тогда, когда ты будешь молчать. Ты можешь спорить с ними, но мы не сможем определить, твой ли голос слышим. Нам нельзя сходить с дороги и возвращаться обратно, поэтому тебе придется поспевать за нами. Поэтому тебе лучше не кричать даже тогда, когда будет страшно, чтобы никто из нас не бросился тебе на подмогу. И наконец, нам нельзя пользоваться оружием, пока не ранят кого-нибудь из нас, поэтому даже если ты заметишь засаду и почувствуешь подвох, молчи и не предупреждай нас об этом, ибо мы можем поддаться искушению и пустить в ход оружие раньше времени. Как только гоблины предадут нас, мы обретем право нарушить условия. И тогда ты сможешь догнать нас, только поторопись.
— Поняла, — ответила девушка.
— Условия тяжелые, — отметила королева. — Честно говоря, и не думала, что кто-то решится их выполнить, пока нынешние правила в силе. Но уверена, у вас все получится, если только ваши сердца полны надежды, но мне и самой условия кажутся такими несправедливыми, что…
— Заткнись, — мужественно выговорил Аматус. И сам удивился собственной дерзости.
Путники развернулись и зашагали к выходу. Король гоблинов увязался за Аматусом и все уговаривал его вернуться, задержаться и помириться с королевой, поскольку, по мнению короля, лучше было расстаться друзьями. Король лепетал о том, что он сам — гоблин честный и порядочный, да и королева тоже, если узнать ее поближе. Просто, говорил он, придворные ее порой плохо понимают, вот и оговаривают бедняжку, наводят тень на плетень…
Аматусу ужасно надоели причитания короля, и он жаждал услышать какие-нибудь другие звуки, но, увы, к хнычущему баску короля примешивалось только посвистывание метлы, послушно метущей дорогу перед компанией смельчаков. Наконец путники выбрались на главную дорогу. Король на прощанье произнес дежурную фразу:
— Ну вот, гости у нас бывают редко, так что мы очень-очень рады, что вы нас навестили. Приходите к нам еще, приятного вам дня. А у вас там, наверху, похоже, скоро рассвет.
С этими словами он наконец ретировался.
А Сильвия тут же дико завопила.
Глава 6
ЛУЧ СОЛНЦА
Аматус вздрогнул, но не обернулся и не замедлил шага. Еще мгновение — и Сильвия сообщила:
— Это гоблин кричал.
— Ой-ой-ой! Он меня бьет! — сообщил тот же голос.
— Он, наверное, будет мучить меня, пока мы не выберемся отсюда…
— Он подражает моему голосу, чтобы вы мне не помогли! Ой! Ой! На помощь! На помощь!
Дорога была долгая, но на этот раз гоблины по пути не попадались — держались позади путников. Пламя факела, который нес Голиас, озаряло своды туннеля, увешанные сталактитами причудливой формы, и хотя воздух в туннеле был неподвижен, пламя плясало и подпрыгивало, словно боролось с мраком, а тени зловеще танцевали на потолке.
Через некоторое время гоблинам, видимо, прискучила эта игра, и они начали развлекаться тем, что стали швыряться камнями, не попадая, правда, при этом по путникам. Камни перелетали через головы людей и громко клацали по каменному полу. Всякий раз, швыряя камень, кто-то из гоблинов вопил голосом Сильвии:
— Осторожно! Поберегись! — или:
— Ой, щас жахнет!
Поначалу эта игра на самом деле щекотала нервы, но потом эффекта поубавилось. Гоблины — такой народ. Эстетического чутья им недостает, вот они и думают, что если что сработало в первый раз, то можно этим заниматься бесконечно с этим же результатом. В итоге туннель просто-таки разрывался от какофонии воплей «Сильвии» и грохота падающих камней. Число же вопящих Сильвий возросло до невероятности, и теперь при всем желании невозможно было бы отличить крики настоящей девушки от визга гоблинов-имитаторов. Довольно скоро Аматусу стало просто смешно.
Пытаясь сдержать смех, он искоса глянул на Каллиопу и обнаружил, что та тоже давится от хохота. Принц перевел взгляд на сэра Джона Слитгиз-зарда и заметил, что тот тоже усмехается уголками глаз, как и Психея. Условия не запрещали смеяться. Нельзя было разговаривать и оглядываться назад, а смеяться — сколько угодно. Вскоре вся компания уже дружно хохотала.
А когда все отсмеялись, то поразились наступившей тишине. Они пошли дальше, и только поскрипывание сапог и башмаков напоминало о том, что они живы.