Вино богов

— Не желаете ли что-нибудь еще сказать? Но уже на слове «что-нибудь» начальник стражи хорошенько размахнулся, меч его описал широченную дугу и снес колдунье голову прежде, чем она успела сообразить, что происходит. Далее последовал пинок, от которого тело колдуньи вылетело в окно и улеглось на булыжник. Голова же взлетела в воздух и, роняя шпильки и булавки, встала рядышком с головой королевского алхимика.

На лице колдуньи не запечатлелось ни изумления, ни гнева — лишь некоторая задумчивость, ведь она и вправду задумалась над вопросом начальника стражи. В общем, вид у ее головы был чуточку посимпатичней, чем у первых двух, но мертва колдунья была никак не меньше, чем былые обладатели этих самых двух первых голов.

Король Бонифаций, собравшийся было возразить и напомнить начальнику стражи о том, что в Королевстве не принято давать обреченным на казнь преступникам последнего слова, напугался настолько, что лишился дара речи, и он еще не успел даже додумать следующей мысли, как начальник стражи, опередив его, заявил:

— Теперь наш милостивый сюзерен намерен сказать — но ему трудно говорить об этом ввиду его глубочайшего милосердия, — что и на мне также лежит доля вины.

Никогда прежде начальник стражи не был столь многословен, но поскольку все понимали, что, завершив тираду, он умрет, никому и в голову не пришло прерывать его.

— Вероятно, — продолжал начальник стражи, — и вы, ваше величество, и все остальные задумались о тех затруднениях, какие могут возникнуть при том, что мне придется самому отрубить себе голову, разместить ее рядом с уже отрубленными ранее головами, избавиться от прочих моих останков посредством выбрасывания их через окно, — после чего ведь еще нужно убрать меч в ножны! Вы вольны поразмышлять над тем, насколько трудна эта задача. Прошу у вас минуту тишины, в течение которой и я позволю себе это обдумать.

В лаборатории воцарилась мертвая тишина. Лишь время от времени капли крови, стекавшей с подоконника, шлепались на пол — и это шлепанье только и нарушало мертвую тишину. Капитан ссутулился, дыхание его замедлилось, взгляд стал чистым, ясным, устремленным в невидимое далеко, и наконец на губах его заиграла улыбка.

«Сейчас он скажет: „Я придумал“, — решил король Бонифаций, — и это славно, потому что я — нет».

«Вжик!» — взвизгнул меч куда громче, чем тогда, когда начальник стражи сносил головы няньки и алхимика, но взлетел быстрее и бесшумнее, чем тогда, когда он расправлялся с придворной колдуньей. Начальник стражи крутанулся на месте, подбросил меч в воздух, и тот упал, когда казнимый еще не успел совершить полный оборот, но зато успел подбросить к потолку ножны, да еще и исполнил сальто-мортале.

Обезглавленное тело начальника стражи вылетело из окна как раз в то самое мгновение, когда его голова с глухим стуком опустилась на пол рядом с головой придворной колдуньи, и в тот же миг меч убрался в падающие из-под потолка ножны, издав печальный скрип, а затем упал на каменный пол — точнехонько на то самое место, где совсем недавно стоял начальник стражи.

— Поистине, — изрек король Бонифаций, — это он ловко проделал.

И все дружно зааплодировали.

Сделав два шага вперед, дабы лучше разглядеть выстроившиеся в рядок головы и стараясь при этом не испачкать в крови свою мантию, король, охваченный лишь на миг сожалением, распорядился, указав на голову няньки принца:

— Выбросить ее на помойку в назидание за ее небрежность.

Насчет головы придворного алхимика воспоследовало такое распоряжение:

— Его голову отдать какой-нибудь знахарке, пусть использует ее для изготовления приворотного зелья или каких-либо еще снадобий, в назидание за его гордыню.

Взглянув на голову придворной колдуньи, король сказал:

— Похоронить, как подобает.

А на предмет начальника стражи приказ был такой:

— Похоронить со всеми приличествующими почестями. Придворные и лакеи, а особенно те лакеи, что мечтали о производстве в придворные, стремглав бросились исполнять приказы короля.

Премьер-министр Седрик потянул Бонифация за рукав. Он знал, что король этого терпеть не может, но частенько только так и можно было привлечь к себе внимание его величества.

— Ваше величество, теперь при дворе имеются четыре наиважнейших вакансии.

— Что ж, разошли весть о том, что есть такие вакансии, — отозвался Бонифаций. Он немного нервничал — отчасти потому, что только что ему довелось разделаться с весьма непростой проблемой, но больше из-за того, что кое-что ему не нравилось в Седрике: в частности, его склонность к тому, чтобы надоедать королю всякими мелочами, с которыми, на взгляд Бонифация, премьер-министр мог бы и сам без труда справиться. — Распространи эту весть через трубадуров и пилигримов, воинов и бродяг, разбойников, моряков и возниц, странников и нищих — как это всегда делается.