Вино фей (СИ)

Моя сестра Клэр немного моложе меня, и вас, наверное, не удивит, что она сразу была привлечена внешностью милорда, который, что и говорить, умеет расположить к себе молодых девиц. Она несколько раз танцевала с ним на муниципальных балах, но я не замечала с его стороны никакого особого чувства к ней. Казалось, он не выделял её из толпы других молодых девиц.

Каково же было её удивление, когда Клэр неожиданно получила от него письмо, причём пришло оно не почтой. Его сиятельство потрудился просунуть конверт под дверь нашего номера. Беда в том, и мне горько признаться в этом, что Клэр не сразу, далеко не сразу сказала мне об этом письме. Она всегда отличалась некоторой излишней щепетильностью, была замкнутой и скрытной. В итоге вышло так, что она поверила в чувства графа, как это свойственно юности, безоглядно и доверчиво.

Как видите, я ничего не скрываю: ни опрометчивого поведения Клэр, ни своей слепоты.

Точнее, совсем слепа я не была, ибо обратила внимание на явную перемену в Клэр. Она потеряла голову, влюбившись безумно, я же просто не понимала, что тому причиной. Однако, заметив её чувство к нему, я постоянно предостерегала её от неосторожного и глупого поведения, но Клэр, поверив в изъявление его чувств, как я понимаю, не очень-то слушала меня.

Клэр уповала, что на следующем балу граф посватается к ней. Однако его там не было, а его сестра, мисс Клэверинг, сказала, что он — на званом ужине миссис Уоррен. Клэр весьма удивила эта новость и, как я понимаю, она просто не могла понять логики его поступков.

До конца сезона его сиятельство избегал Клэр, появившись только на последнем балу у Стаффорда, но и там он даже не пригласил Клэр танцевать, словом, вёл себя так, точно они едва знакомы.

Сестра была убита его поведением, ибо, вы легко поймёте, Черити, что чем выше мы взлетаем в наших надеждах и мечтах, тем больнее падать. По её уже почти нескрываемому отчаянию я поняла, что есть что-то, чего я не знаю, что давало ей основание мечтать о браке с ним. Я потребовала от сестры правды, и тогда она показала мне полученное от него письмо.

Повторяю, я не оправдываю сестру — её поведение было неосмотрительным и неразумным. Но что может оправдать человека, который называет себя джентльменом и забавляется таким образом? Со стороны Фрэнсиса Клэверинга послать подобное письмо юной и неопытной девушке — поступок человека без сердца. Человека со стеклянными глазами.

Я привожу вам, Черити, текст этого письма. «Дорогая, день и ночь думаю о тебе… У Дарлингтона, я видел, все увивались вокруг тебя, умоляя одарить их улыбкой, но всем их мольбам не сбыться никогда, ибо рядом, нежно поддерживая тебя, не оглядываясь на этих неудачников, стоял и всегда буду стоять я. Все улыбки твои будут предназначены, я знаю, только мне одному. И в этих улыбках проступит то, что осталось недосказанным между нами. То, что можно только почувствовать, и это чувство, пронзающее душу, оставляющее глубокий след сладостных воспоминаний. Ты — словно сон, в который погружаешься медленно, желая продлить его в вечность. Знай, я полюбил тебя навсегда. Ф. К.»

Что сказать обо всём остальном? После отъезда Клэверингов сестра заболела — сказалось чрезвычайное нервное напряжение. Докторам удалось справиться с недугом, но я не могу сказать, что она поправилась. Из неё точно вынули душу. Человек же, хладнокровно совершивший это, по-прежнему наслаждается улыбками молодых леди и радуется жизни. Бог ему судья, но вы, Черити, умоляю, будьте осторожнее. Мне бы не хотелось, чтобы и вам довелось пережить нечто подобное тому, что перенесла моя бедная Клэр…»

Черити дочитала до конца, сложила листки и, заслышав на лестнице шаги и разговор приехавших из церкви домашних, торопливо спрятала письмо в свою шкатулку и заперла её.

Голову сжало обручем. Руки тряслись. Хладнокровная жестокость и безжалостный цинизм Клэверинга, описанный мисс Стивенс, был ей непонятен, и именно необъяснимость подобного бессердечия больше всего и пугала. Зачем? Довести неопытную девушку до полного расстройства чувств и запускать воздушных змеев? Что за чудовище?

Но теперь горечь и боль Флоры Стивенс на приёме у тётушки Флинн стали ей понятны.

Тут раздался стук в дверь и на пороге возник кузен Селентайн.

— Дорогая кузина, вы так быстро исчезли из церкви, что я и словом не успел с вами перемолвиться.

Черити поняла, что нужно взять себя в руки, и попыталась усилием воли овладеть собой.

— Я не сомневаюсь, что у нас ещё будет на это время, мистер Флинн, — улыбнулась она. — А что за спектакль ставят в Фортесонхилле?

— Насколько я слышал, «Школа злословия» Шеридана.

— Мне нравится эта пьеса, — отозвалась Черити, неожиданно заметив, что её ногти впились в обивку стула, и снова с тоской вспомнив несчастную Флору Стивенс.

— Однако, сестрица, сидеть в доме, когда на дворе такая благодать — просто грешно, — сказал Флинн.

Она не успела ответить. Вошла леди Дороти, и, бросив на неё быстрый взгляд, обратилась к племяннику.

— Мне надо потолковать с тобой, Селентайн.