Вино из одуванчиков

Она обернулась. У нижней ступеньки веранды, среди аромата цинний и китайской розы стояла Франсин в белоснежном облачении.

Лавиния Неббс заперла дверь и, оставив недопитый стакан на веранде, сказала:

– Отличный вечерок для похода в кино.

Они зашагали по улице.

– Куда вы собрались, девочки? – окликнули их мисс Ферн и мисс Роберта со своей веранды.

Лавиния ответила им сквозь ватный океан темноты:

– В кинотеатр «Элит», на ЧАРЛИ ЧАПЛИНА!

– Ни за что не выманите нас в такую ночь на улицу, – возопила мисс Ферн, – когда Неприкаянный женщин душит. Лучше запремся с дробовиком в кладовке.

– Вздор!

Лавиния услышала, как дверь у старушек захлопнулась на замок, и поплыла дальше, осязая теплое дыхание летнего вечера, поднимающееся с раскаленных, как печь, тротуаров. Казалось, ступаешь по корочке свежеразогретого хлеба. Тепло волнообразно колыхало подол платья, пробегая по ногам, и нельзя сказать, что это вороватое вторжение было неприятным.

– Лавиния, ведь ты не веришь в то, что рассказывают про Неприкаянного?

– Этим теткам лишь бы языками почесать.

– Все равно, Хэтти Макдоллис убили два месяца тому назад, Роберту Ферри за месяц до этого, а теперь исчезла Элизабет Рамзелл…

– Хэтти Макдоллис – глупая девчонка, наверняка убежала с каким-нибудь бродягой.

– Но всех-то остальных задушили, говорят, у них языки вывалились изо рта.

Они стояли на краю оврага, который рассекал город пополам. У них за спиной остались освещенные дома, играла музыка, а впереди лежали глубь, сырость, светлячки и тьма.

– Может, нам не стоит идти сегодня в кино, – сказала Франсин. – А то еще Неприкаянный нас выследит и убьет. Не нравится мне этот овраг. Ты только глянь на него.

Лавиния взглянула; овраг, как динамо-машина, никогда не замирал, ни ночью, ни днем; над ним висело гудение, жужжание и шебуршание животных, насекомых и листвы. Пахло, как в теплице, таинственными испарениями и древними размытыми сланцами и плывунами. И всегда, словно искры электрических разрядов, гудящее черное динамо разбрасывало по воздуху светлячков.

– Мне не придется возвращаться сегодня так поздно вечером через овраг, а тебе, Лавиния, придется спускаться по ступенькам, идти по мосту, а вдруг там тебя поджидает Неприкаянный?

– Чепуха! – бросила Лавиния Неббс.

– Это тебе придется идти по тропинке одной, прислушиваясь к своим шагам, а не мне. Домой ты будешь возвращаться одна-одинешенька. Лавиния, тебе не одиноко жить в этом доме?

– Старым девам нравится жить в уединении. – Лавиния показала на теплую тенистую тропу, которая погружалась во тьму. – Давай срежем путь.

– Страшно!

– Еще рано. Неприкаянный вылезает поздней ночью.

Лавиния взяла подругу за локоть и увлекла вниз по извилистой тропе в теплынь со сверчками и кваканьем, в тишину, которую способен нарушить комариный писк. Они топтали выжженные летом травы, репейник цеплялся за их голые лодыжки.

– Побежали! – тяжко выдохнула Франсин.

– Нет!

Они свернули за изгиб тропы… и тут…

В непроницаемой поющей ночи, под сенью теплых деревьев, как бы выставив себя напоказ наслаждаться мягкими звездами и нежным ветерком, вытянув руки по швам, словно весла изящной лодки, лежала Элизабет Рамзелл!

Франсин истошно завопила.

– Не кричи! – Лавиния протянула руки, чтобы обнять плачущую навзрыд Франсин. – Нельзя! Нельзя!

Женщина лежала, словно на волнах, лицо залито лунным светом, остекленевшие глаза распахнуты, язык вывалился.

– Она мертва! – сказала Франсин. – Мертва! Мертва! Мертва!

Лавиния стояла в гуще тысяч теплых теней, крикливых сверчков и галдящих лягушек.

– Надо вызвать полицию, – сказала она наконец.

* * *

– Лавиния, обними меня! Я мерзну. Никогда в жизни мне не было так холодно!

Лавиния поддерживала Франсин, а полиция рыскала в трескучей траве, карманные фонарики шарили вокруг, голоса смешались, дело близилось к половине девятого.

– Как в декабре. Мне нужен свитер, – сказала Франсин с закрытыми глазами, уткнувшись в Лавинию.

Полицейский сказал:

– Пожалуй, вам можно идти по домам, дамы. Зайдите завтра в участок, мы бы хотели немного вас порасспросить.

Лавиния и Франсин удалились от полиции и от савана поверх утонченного существа на траве оврага.

Лавиния чувствовала, как громко стучит ее сердце, и ее тоже сковал февральский холод. На ее теле внезапно возникли хлопья снега, луна омывала ее хрупкие пальцы, отчего они стали еще бледнее, и она вспомнила, что говорила, пока Франсин рыдала, прижавшись к ней.

Издалека послышался голос:

– Вас проводить, дамы?

– Нет, мы справимся, – сказала Лавиния кому-то невидимому, и они зашагали дальше.

Они шли сквозь шуршащий и сопящий, шепчущий и щелкающий овраг, а мирок расследования, оставшийся за их спиной, уменьшался в размерах, гасли отсветы и голоса.

– Никогда раньше не видела трупов, – сказала Франсин.

Лавиния изучила свои наручные часики, словно они находились за тысячу миль и ее запястье отросло на невозможно большое расстояние.

– Еще только половина девятого. Возьмем с собой Элен и успеем на сеанс.

– Сеанс! – содрогнулась Франсин.