Вино мертвецов

– Кармен побледнела: “Носок? Да нету у Жожо носков!” Малец заржал: “Известно, нету! – говорит. – Так это не его носок. Отцовский! Это я ему дал”. Люсьен опять: “Слышишь, душечка? Нет, ты слышишь, что несет твой сыночек? Он угостил Жожо моей последней парой носков! Придется мне теперь ходить на босу ногу! Слыхала, ты слыхала, душечка?” – “Да устыдится кто подумает плохое!” – говорит малец. “Откуда, – говорю, – он этих умностей набрался?” – а сама сую ему в ладонь еще двадцать су. А Кармен говорит: “Он же поет в церковном хоре. И господин кюре немножечко с ним занимается”. Малец пролез между отцовских ног обратно. А я и говорю: “Я только что видала вашего хозяина. Он сильно недоволен. Кто-то из ваших ребятишек пускает лужи и наваливает кучи прям на лестнице. Который это?” – “Скорей всего, Петрюс, – отвечает Кармен. – А может, и Бебер. Или же тот, которого Люсьен заделал мне на той неделе”. – “А вот и нет, не они! – сказал Люсьен, такой весь гордый. – Это я! Чтобы позлить хозяина!” – “Да он уж, – говорю, – и так на вас зол, вы же ему не платите!” – “А чем платить-то? – он чуть не кричит. – Я только и могу, что вашей дочери строгать детишек! Хе-хе-хе!” – “И как она вас терпит! – говорю. – Значит, работы у вас так и нет?” – “Так и нет, – говорит. – Но это скоро кончится!” – “Есть что-то на примете?” – говорю. Он отвечает: “Есть. Газ. Пойду открою газ!” – “Опять, – я говорю, – он за свое! Так вот, послушайте, что я вам скажу… ” – “Ты хочешь дать нам денег, мама?” – говорит Кармен и бледнеет. “Еще чего! – я говорю. – Не надейся. Но я дам вам совет”. – “Подавитесь вы своим советом! Нам он не нужен!” – разоряется Люсьен. И тут малец опять выныривает из-под отцовских ног и кричит: “Мама! Мама! Жожо сожрал заколку для волос!”

– Ай, молодец! – одобрил тот скелет, что грыз голландский сыр.

– А Кармен побледнела: “Боже мой! Как же это случилось, Нене?” – “Ну, – говорит Нене и смотрит на меня, – я сам ему и дал”. А Люсьен ухмыльнулся: “Шутки ради небось?” – “Не угадал, папаша, – говорит малец. – Чтоб старая карга еще баблишка мне подкинула!” Ну, я растрогалась, конечно, сую ему в ладонь еще сто су: “Держи-ка, сорванец!” Он мне: “Спасибо, клюшка! Теперь пойду и, в бога, в мать, скормлю ему ботинок!” И юрк назад между отцовских ног. Ну а папаша снова за свое: “Хо-хо! Пойду открою газ!” А я и говорю Кармен: “Кто это, – говорю, – кто научил мальца так отменно ругаться?” – “Да говорю же: он поет в церковном хоре. И господин кюре немножечко с ним занимается”. И тут вдруг с лестницы донесся ор, и стук, и грохот, трах-бах– трахтарарах! “Что, – говорю, – такое? Пожар?” А Кармен побледнела: “Это они!” – “Ребятки?” – говорю. “Ага, ребятки”. Открывает дверь – и целая орава буйно вваливается в квартиру. Я глянула на этого Люсьена, обормота, и говорю: “Вам бы пробкой заткнуть сами знаете что!” Он собирался мне ответить, что сейчас откроет газ, как вдруг малец с диким воплем пролезает между его ногами и бросается к Кармен. Та побледнела: “Что еще такое, боже мой?” Малец ревет: “A-а! A-а! Жожо сожрал сто су, которые старуха мне дала… A-а! А-а!”

– Ах, лапочка Жожо! – мечтательно вздохнул скелет с голландским сыром.

– Тут кто-то слабенько поскребся в дверь. Открывает Кармен – а там, прям на полу, еще один ребеночек, совсем младенчик, ползунок, такой весь розовенький. “Это что, последний?” – “Пока последний… ” – говорит Кармен и в слезы. Гляжу я на младенчика, а он на меня, прищурился и палец на ноге сосет. “Ага, бабуля, – говорит, – вот так оно и есть. Сестренки с братцами меня на землю уронили и оставили. Просто ужас!” А я ему: “А ты чего хотел? Еще бы не хватало, чтобы тебя, бездельника, таскали на руках!” А он мне: “Да ты что, ядрена вошь, не понимаешь, что ли? Я ж еще не умею ходить!” Кармен его взяла и собиралась унести в другую комнату, но он как разорется: “Нет! Не хочу! Там Жожо, и он меня сожрет!”

– Ах, лапочка Жожо! – со вздохом промурлыкал скелет с голландским сыром.

– Так мал и так умен! – воскликнул высокий и возвел глазницы к небу.