Сопоставление двух способов выражения говорит о явственной тяге Симонида к поиску визуальной выразительности, созданию живописных образов, так, словно эти два вида искусства преследуют одну и ту же эстетическую цель. [266]Так какую же цель преследуют вазописцы, изображая поэзию?
Разрабатывая тему музыки и поэзии, художники не ограничиваются изображением певцов, иногда – впрочем, довольно редко – они пытаются проработать ее более детально. На единственной в своем роде вазе представлены два великих лесбосских поэта, Алкей и Сапфо [95].
[267]· Они стоят, Алкей поет, а Сапфо, обернувшись, слушает его; оба держат длинные лиры –
96.
Письмо используется здесь совершенно по-разному, и представленные здесь четыре надписи, несмотря на то что все они в равной степени являются частью изображения, имеют три разных статуса. Вертикальная надпись, если можно так выразиться, чужеродна изображению и как бы паразитирует на нем; имена собственные, расположенные рядом с головами персонажей, играют роль легенд или, скорее, указателей, позволяющих идентифицировать персонажей; для каждого из поэтов эта надпись – нечто вроде атрибута. И, наконец, цепочка гласных букв, исходящая из уст певца, является графическим эквивалентом пения, визуальным маркером мелодии. Это условное обозначение заставляет надпись звучать одновременно с инструментом и в дополнение к нему; художник не стал передавать слова поэта, а просто обозначил звучание как таковое, безо всякого лингвистического содержания.
Это графически изощренное изображение решает проблему включения поэзии в вазопись двумя способами: оно называет поэта по имени, идентифицируя его, и передает его пение. Первое вообще редко встречается в вазописи, где жанр портрета отсутствует как таковой. Кроме этого сосуда с образом Алкея известно еще несколько современных ему изображений, где по имени назван Анакреонт; имеет смысл предполагать, что речь здесь идет скорее об отсылке к определенному виду пения и к определенному образу жизни, чем о настоящем изображении поэта.
[268]Гомер, несмотря на всю свою значимость для афинской культуры, ни разу не представлен на сосуде. Единственный легендарный поэт, который фигурирует в вазописи, – это Орфей, зачаровывающий варваров-фракийцев или зверски растерзанный фракийскими женщинами;
[269]до мирной гавани
Но чаще звучание передается по-другому. Некоторые надписи, имеющие отношение к музыкальным инструментам, по-видимому, являются звукоподражательными. Так, изображение сатира-флейтиста, по праву названного
На другом, фрагментарном изображении мы видим амазонок: они вооружаются и отправляются на войну. Одна из них [97]
[271]играет на трубе; рядом с ней написаны повторяющиеся слоги:
В вазописи конца VI – начала V века такие непонятные надписи встречаются нередко. Иногда они имеют чисто декоративный характер: заполняют поле изображения или заменяют значащие надписи. В некоторых случаях не лингвистический, а чисто графический аспект порождает значение. [273]
Так, на сосуде с изображением музыканта, который сидит и играет на лире [98], [274]надпись даже не доходит до уровня звукоподражания: он изображен поющим, с открытым ртом, и перед ним начертаны бессмысленные значки, неразборчивые буквы или просто точки. Надпись сведена до траектории: словно вода из желоба, буквы льются потоком – до самых ног певца.
99.·