Виновата любовь

— Ну да!.. Совсем из головы вылетело. Месяца два назад… Пришел он как-то вечером — семи часов не было, — говорит, гулял вот, проходил мимо, у него нет здесь ни родных, ни друзей, и решил меня навестить. Чтобы, дескать, высказать свою боль. Я удивился — не слишком-то мы близки друг другу, на работе отношения тоже не очень хорошие, у обоих у нас характеры резкие, спорим часто. Мягкотелый человек не годится для работы с железом, суровый это материал, тяжело бьет по характеру, совсем как молот по наковальне… Но ничего, сказал я себе, главное — человечность. Жена моя обрадовалась, любит она людей. Мечет на стол все, что есть, я ракии налил, домашней колбасы нарезал. А гость сидит мрачный, и, когда мы чокнулись, рука у него задрожала. Мелко, едва заметно, однако задрожала. Я заметил: он часто, слишком часто и как-то тайком посматривает на нашу Зефиру. Сердце у меня заныло, не стерпел я. Маленькая еще у нас девочка, говорю. Он спросил, сколько же ей, я ответил: мол, в феврале пятнадцать исполнится. Он как будто даже вздрогнул, но промолчал… Между прочим, хочу сказать, вы не думайте о нем плохо, но была у него, бедняги, слабость к женскому полу. И они к нему липли — то одна, то другая. Походит с ним месяц, два, самое большее три — и до свидания. Не мое это дело, но, говорят, когда-то был у него ребенок, в молодости еще, так это или нет, не знаю. А вообще-то он щедр к девушкам, уходят они от него с тяжелыми чемоданами, не поминают дурным словом. С некоторыми он до сих пор дружит, они приходят иногда, поужинают с ним и уходят. Удивляюсь — невидный он, в общем, мужик, а женщины бегают за ним, оберегают, точно ребенка, прощают ему… Странные создания эти женщины.

— Ну и каким же был тот ваш разговор?

— Да таким вот и был…

За окнами просторной уютной кухни, запотевшими от тепла, угасало сиреневое вечернее небо, затихали улицы, освещенные неоновыми фонарями. Дом то и дело сотрясался, когда мимо проезжал автобус. Впрочем, это старое прочное жилище, скорее всего, просто отзывалось на безостановочное движение жизни за его стенами.

Стол, покрытый скатертью, был уставлен всем, что бог послал в этот день… Инженер Стилиян Христов ел медленно, без аппетита, выпил только раз — за здоровье хозяев. То и дело взглядывал на девочку, а она, подперев подбородок ладонью, жевала нарочно медленно, и мать поторопила ее, сказав, чтобы ела прилично. Стамен Юруков, чувствительный ко всякому взгляду, направленному на его дочь, оскорбился любопытством гостя.

— Маленькая еще у нас девочка, — сказал он.

Зефира иронично улыбнулась, отвела серые, почти прозрачные глаза и, взяв отцовскую рюмку, отпила из нее немного вина.

— Сколько ей лет? — глухо спросил Христов, словно Зефиры здесь и не было.

— В феврале пятнадцать исполнится.

Секунду помедлив, инженер поднял рюмку с ракией и осушил ее до дна. Потом, оглядев стол, попросил воды. Стамен Юруков подал жене знак встать из-за стола, взглядом выпроводил и дочку — чувствовал, что начальство пришло не просто так, не для еды и не для питья. Женщины бесшумно исчезли за дверью.

Налив в рюмки вина, хозяин приготовился к разговору, вероятно связанному с работой, с производством. И потому был просто поражен, когда услышал небрежные, но и отчаянные какие-то слова:

— Знаешь, Мария уже два месяца у меня живет. Мы уже назначили день свадьбы — приблизительно. Она умная, добрая женщина — кажется по крайней мере. Нет, она такая и есть, но не могу я дышать свободно рядом с ней… Она угнетает меня.

— Как так может быть? — промолвил Юруков. — Разве доброта угнетает человека? Да доброта — это ведь перо жар-птицы, это…

— Железные тиски, вот что она для меня. Явилась в мой дом… нет, я несправедлив, я сам ее пригласил. Думал, наведет порядок в моей жизни, как это умеют делать заботливые женщины…

Юруков кивнул. Гость отпил еще несколько глотков. Рука его снова задрожала.

— И пошло! — продолжал он. — Вцепилась в меня, следит, унижает своим вниманием. Ночью будит и спрашивает, сплю ли я, когда я ворочаюсь и говорю во сне… Да это у меня привычка, с детства! Утром приносит завтрак в постель и стоит надо мной, пока я все не съем. Как это можно терпеть? А духовное из меня с корнем вырывает. С тех пор как пришла ко мне, я написал всего одиннадцать страниц, а ведь голова полна проектов, замыслов, тему свою я еще в институте облюбовал, в Праге, собрал там большой материал, все библиотеки перерыл. Думал, закончу за два года.

— И давно вы ее пишете? — с интересом спросил Стамен Юруков, думая, что инженер создан для живого дела, у печей, и, скорей всего, писать что-то — не его дело.

— Уже семь лет. И конца не видно, потому что все время поручают тяжелую работу — объекты ответственные. Недавно сказал себе: все, дела вошли в норму, и я тоже. А получилось наоборот. Словно завязалось во мне что-то, как узел, и не идет… В общежитии жили по четыре человека в комнате — и я чувствовал, что свободен и способен, как говорят, к творческому труду. Сейчас живем вдвоем в двух комнатах — а руки у меня связаны.