– Я, а что? – у меня невольно приподнялась правая бровь.
– Помимо данного проекта, я ещё веду адвокатскую практику. И в курсе всей ситуации, которая случилась у вас на днях.
– Не понимаю, о чём вы? – с сарказмом бросила я. – Не припомню ничего особенного!
– А вот Ксения Шнайдер помнит обо всём! Я – её адвокат.
– И что мне сделать по этому поводу? Станцевать?
– Можно просто сказать правду на суде. Нам этого будет достаточно.
– Откуда мне знать, что есть правда, а что – нет? Я не держала свечку и не могу утверждать, что произошло за дверями номера «006».
– Её изнасиловал Василий Никифоров.
– Виктория, вы же адвокат?
– Конечно.
– Так, и докажите то, на чём настаиваете. Прошло всего три дня, а СМИ как с цепи сорвались и пишут о несчастной жертве малолетней проститутки. Пока что всё не в вашу пользу.
– И вы можете это изменить.
– Что вы от меня хотите?
– Мне известно, что в ту ночь на этаже работали две горничные. И обе пока не приходили к следователю на допрос. Со мной общаться они отказались.
– Ну я их тоже заставить не могу.
– У меня есть предположение, что вы уже их заставили. Говорить то, что выгодно следствию.
– Это абсурд! – воскликнула я и попятилась. – Вы путаетесь в своих выдумках. Как они могли что-то сказать, если не были в полиции?
– Вы поняли о чём я, – закатила глаза Кравцова. – Думала, что такой сильной женщине, как вам, не чужда солидарность. Насильник должен быть наказан. Нам больше нечего бояться. Этот мир больше не принадлежит мужчинам!
– Он никогда им не принадлежал, остальное – разговоры в пользу бедных. Давайте закончим этот пустой трёп. Где девочки?
– Третья комната справа, – без особого энтузиазма ответила Виктория. – Подумайте над моими словами.
– Всенепременно, – отмахнулась я и направилась вдоль по коридору.
Войдя в комнату, я сразу встретилась с осуждающим взглядом Алины. Они с Аней сидели на полуторной кровати и громко хрустели чипсами с беконом. На тумбочке стояло две чашки с чёрным чаем и тарелка кокосовым печеньем. Заприметив это, я сама проголодалась.
– Соскучились по транс-жирам? – пошутила я, но Алина недовольно закатила глаза. – Всё в порядке?
– Я бы так не сказала, – ответила она. – Аня едва не передумала. Хотя, есть ли тебе дело до этого?
– Свою пассивную агрессию оставь для других, девочка. Аня, что случилось?
– Мне страшно, – вздохнула она, сдерживая очередной град из слёз, и жадно глотнула чай из кружки. – Я всё равно не смогу далеко убежать. Он меня уничтожит.
– Мы не дадим ему это сделать, – покачала я головой. – Но, всё же, мне хотелось бы знать твою историю.
– Марго, заставлять Аню вспоминать это снова – издевательство!
– Да нет, всё в порядке, – дрожащим голосом ответила Анна. – Вы должны знать, с кем имеете дело.
Она осушила чашку до дна и продолжила:
– Мы познакомились с Женей десять лет назад, в две тысячи девятом. Тогда я жила в ещё Ростове. В один из летних вечеров мы гуляли с подругой, а он просто подошёл ко мне на улице. Как-то всё банально закрутилось. Каждый день проводили с ним время вместе. То с работы встретит, то в кино позовёт. Я, кстати, работала тогда в банке. Только закончила экономический, пыталась встать на ноги, чтобы мать с отцом, наконец, пожили для себя. А-то ведь я у них одна, души во мне не чают.
– А почему ты к ним не поедешь? – спросила я.
– Об этом я тоже расскажу, – устало отрапортовала Анна, сделала паузу, потёрла глаз и снова продолжила. – Как мы с Женей познакомились, он почти сразу в армию ушёл, тоже после института. И я дождалась. Только вот он после этого ещё два года проработал по контракту. Служил в Крыму, в морфлоте. Редкие встречи не забрали у нас главное – любовь. Когда Женя вернулся, это был конец две тысячи двенадцатого, он сразу сделал мне предложение. Мы съехались, через полгода сыграли свадьбу, всё, как у людей. Он устроился на одно оборонное предприятие по старому знакомству, и очень быстро стал одним из топ-менеджеров. Заставил уволиться, говорил, чтобы я ни в чём себе не отказывала. Переехали в Питер. И вот ноябрь тринадцатого, я беременна Соней.
Аня не смогла совладать с собой и снова разрыдалась. Я, будто на автомате, взяла её ладонь и аккуратно потёрла.
– Не плачь, он того не стоит.
– Я думаю о детях, – всхлипывая, возразила она и беспомощно расслабила руку. – Я их очень люблю! Я – хорошая мать!
– Никто в этом не сомневается, сестра! – вскрикнула Алина, мы обе посмотрели на неё с недоумением. Видимо, для феминисток такое обращение было нормой.
– Он всегда говорил, что я никудышная мать!
– Тогда бы ты так не страдала, – отрешённо проговорила я и встала со стула. Анна же снова попыталась закончить рассказ.