Виновато море

Миа слышала, как он выкрикнул ее имя, но она была уже вне досягаемости. Она ощутила лицом прохладное дуновение ветра, увидела яркое мерцание звезд и услышала завораживающий зов волн, навстречу которым она летела, и ее тело казалось невесомым, как слезинка.

33 Кейти

(Бали, август)

Кейти ощущала, как в ее ушах пульсирует кровь. Все, во что она успела поверить, оказалось неправдой.

– Она сорвалась?

– Да, – ответил Ной.

– Но ведь свидетели…

– Сообщили то, что, как они решили, произошло. Со смотровой площадки видна лишь часть вершины утеса. Я был в темной одежде, или, может, меня вообще не было видно.

Кейти покачала головой:

– А полиция?

– Здесь уже бывали самоубийства. Полагаю, на их взгляд, все выглядело именно так.

– И ты ничего не сказал? Из-за тебя все мы думали…

– Той ночью не менее десятка людей видели, как я подрался с братом, а затем отшвырнул Миа, и она упала на землю. Если бы я стал рассказывать полиции, что произошло на самом деле, они бы ни за что мне не поверили.

– Я думала, она покончила с собой! – охрипнув от возмущения, выкрикнула Кейти. – Я мучилась, постоянно спрашивала себя, могла ли это предотвратить, почему не была для нее лучшей сестрой.

Он опустил голову:

– Прости. За все. Я очень сожалею.

Сорвавшееся с его губ «прости» было точно вспышка на фоне неба.

– Так это был ты. Ты прислал тот цветок на похороны Миа. – Ей вспомнилась белая лунная орхидея с кроваво-красной серединкой, которую она держала в руке, – ее пальцы еще дрожали после нанесенной Финну пощечины.

– Да.

– С ней была записка. С одним лишь словом: «Прости».

Он развел руками:

– Я не знал, что еще сказать.

– Боже мой, – тихо воскликнула Кейти, пытаясь переварить всю эту информацию. У нее кружилась голова, и она прижала руку к груди, словно пытаясь унять частое сердцебиение. Она находилась всего лишь на расстоянии фута от обрыва. Ной стоял рядом. Ее платье трепетало на ветру, а ноги покрылись мурашками.

– Миа мне звонила, – неожиданно сказала она, – за день до гибели. Это оказалось для меня последней возможностью поговорить с сестрой. И я наговорила ей столько жутких вещей. – Кейти закрыла глаза.

«Если бы все вернуть, если бы я могла снова поговорить с тобой, Миа, я бы сделала это совсем по-другому. Я бы сказала, что всегда восхищалась тобой. Твоей непреклонностью и силой. Твоей способностью оставаться собой. Тем, что правила и расчеты не подавляли тебя.

Я бы сказала тебе, что все самое счастливое время провела рядом с тобой – когда мы ели чипсы с рыбой на набережной, когда, валяясь на солнышке, вместе слушали радио, когда делали стойку на руках и кувыркались на берегу.

А еще я бы извинилась. Я любила тебя больше всех на свете, но порой чувствовала и сильную ненависть. И я сожалею об этом. Это была ревность. Мне хотелось быть такой же храброй и отчаянной, как ты, однако меня душили страхи.

Если бы мы вновь могли поговорить, я бы дала тебе те деньги, о которых ты просила. Я бы раскрыла глаза и почувствовала, что ты в беде и тебе нужна помощь. А потом сказала бы, что люблю тебя. И что мне нравится быть твоей сестрой.

Но я ничего этого не сделала. А сейчас слишком поздно…»

Она разрыдалась, и слезы потекли по ее лицу.

– Кейти… – прознес Ной.

– Я бесконечно виновата перед ней. Она должна была ненавидеть меня.

– Нет, это не так, – возразил он. – Миа говорила о тебе. И довольно часто. Она рассказывала мне о Корнуолле. О том, как вы вместе росли. Как проводили лето на берегу – в Порткрэе, кажется?

Кейти кивнула, вытирая глаза.

– Я впервые увидел ее в море. Она рассказала мне, что вы часто делали вместе – лежали, погрузив лицо в воду, абсолютно неподвижно. «Слушали море», – сказала она тогда.

Кейти улыбнулась. «Ты помнила это?»

– Тебе надо кое-что увидеть. – Он сунул руку в карман и бережно вынул сложенный листок кремовой бумаги. – Раз ты читала дневник Миа, ты дожна была заметить, что в конце не хватает страницы.

– Да, – ответила она, удивленная его осведомленностью.

– Когда я пришел в номер Миа, чтобы оставить записку – предсмертную, как я полагал, – мне не на чем было писать. И тут мне попался ее дневник. Он лежал на столе, раскрытый на чистой странице. И я написал там. – Развернув листок, он протянул его ей.

Бумага была сильно измята. При лунном свете Кейти удалось разглядеть лишь корявый почерк Ноя.

– Я не знал, что написал это на обратной стороне сделанной Миа записи. Переверни.

Кейти вспомнила последний сделанный Миа рисунок – ее профиль со множеством тревожных картинок и слова: «Вот каково мне». Она перевернула страничку, которая в точности соответствовала оставшимся в дневнике обрывкам, – и бумага затрепетала на ветру. Она крепко сжала пальцы.

– Возьми. – Ной вынул из кармана тоненький фонарик и протянул его ей.

Глаза Кейти быстро привыкли к свету, и, поморгав, она отчетливо увидела, что было на бумаге. «А вот как хотелось бы», – написала Миа внизу. Выше располагался новый набросок профиля, но, в отличие от предыдущего, здесь не было никаких рисунков – он был чистым, светлым. Но что удивило Кейти, так это фотография возле него.

– Это ведь ты, да?