Виноватые

– Ой, Марритапална! – пророкотала не то ещё с вечера хмельная, не то с утра опохмелившаяся кухарка. – Я пришла – и смотрю, вы мне тут распорядились насчёт завтрака для мансарды. Ой, только не надо мне делать внушений! Я знаю, шо завтрак с восьми до одиннадцати. Ну так то когда сезон! А тут мне стало интересно, шо у нас за гость такой в мансарде, шо вы мне прям завтрак, как аглицкому прынцу, расписали. Ну так я ему и позвонила спросить, если он съест овсяную кашу, и яйца всмятку, и творог с сухофруктами, и булочки с джемом, и ещё вот всё то, что вы мне тут понаписали на полк, – так не треснет ли у него лицо? А он мне, милый, и говорит, что вполне удовольствуется манной кашей. Ну так меня зло взяло, и я ему свой коронный морковный пирог пеку, а на обед ему приготовлю корсарскую похлёбку! И пусть только попробует не съесть!

Глядя, как побледнела хозяйка от таких кухаркиных речей, Всеволод Алексеевич только рассмеялся и сказал:

– Маргарита Павловна, не переживайте. Я жаворонок. И к тому моменту, как мне позвонила очаровательная Екатерина Фёдоровна, уже принял душ. После того как сбегал на Генуэзскую крепость и обратно. К слову, такой прекрасной манной каши я в жизни не едал! С нетерпением буду ждать морковный пирог и корсарскую похлёбку.

– Ой та ну! Болтун! – выдохнула побагровевшая не то от «очаровательной», не то от принятой-таки, судя по запаху, чарки Фёдоровна. И посмотрела на гостя с нежностью бездетной тётушки, горячо любящей своего единственного племянника.

– Как замечательно, что она вас не разбудила! – обрадовалась Маргарита Павловна. И тут же, слегка насупившись, сказала: – Ну что прикажете делать с такими кадрами?

– С такими кадрами, как ваша кухарка, можно делать отличный ресторанный бизнес! – сказал довольный постоялец.

Кухарка Северного полюбила. И стала за ним следить, как слишком любящие мамаши следят за своими любимчиками. Следить – и докладывать Маргарите Павловне о результатах слежки.

– Сидит, как сыч. В кресло сел, ноги на перила задрал – и замер. Сорок минут сидел, в небо над бухтой смотрел. Что он там видел?! Чего на балконе сидит? То по сорок минут сидит без движения. То за десять минут пять сигарет подряд всосёт. То читает часами. Как глаза не повылазят?! Чудной какой-то. Бегает каждое утро. Гуляет. Вчера куда-то ездил. Целый день не было. «Куда, – спрашиваю, – ты, Сева, ездил?» – «В Ялту, Фё-доровна, ездил». И молчит. Я ему: «И что ты в той Ялте, Сева, делал?» – «По набережной гулял. На канатной дороге прокатился. В ресторации «Ореанды» посидел. Снова по набережной гулял». Что за отдых для мужика?! Мужик должен бабу снять, погудеть так, чтобы на утро башка трещала и в зенках двоилось! А этот – «гулял». Гуляет всё, гуляет, никак не нагуляется. А ещё на закатное солнце пялится, на рассветное солнце пялится, на всех ветрах на том Генуэзском холме сидит и сидит, спиной сюда, в море уставившись. Не то продует, не то каменюка на голову упадёт с тех развалин. Тьфу! И, главное, зачем ему та ресторация «Ореанды»?! Я его что, плохо тут потчую? Неблагодарный! Говорит: «Молодость, Фёдоровна, молодость. Прекрасные воспоминания, благие намерения, этсэтера». Какого такого этсетера благие намерения? Умничает, короче. Конечно, умничать и над Фёдоровной смеяться – это любой дурак может! Пожалуйста! Это Фёдоровна запросто съест. Но вот то, что он всего лишь три голубца моих осилил, – этого я ему никогда не прощу! А ещё не прощу, что он даже в тутошние кабаки ходит, зараза! И там у него, видите ли, воспоминания. Везде, видать, мужик отметился. Теперь всё поминает и поминает!

На утро, разумеется, кухарка прощала ему «всего лишь три голубца». И к восьми варила ему дурацкий кофе с мёдом и чесноком. По его рецепту. Она находила кофе вообще (а уж про кофе с чесноком и не говорить!) страшной гадостью. Каждый мастер своего дела имеет право на нелюбимый материал. Но нет того нелюбимого материала, который не полюбится, если его предпочитает любимчик.

Кухарка, в отличие от хозяйки, далеко не всех гостей так запросто аннексировала в родные и близкие. Так далеко, что уж не припомнишь, кого ещё так.