Виноватые

Маргарита Павловна так и осталась стремящейся всем угодить Марго-Ритой. Её волновал комфорт друга постояльца. И Лизаньки – молодой жены её сына, отправившейся сегодня по каким-то своим молодым делам. И Алёшки – сына, страдавшего в севастопольской квартире от отсутствия вдохновения. И Сашки – внука, наверняка болтающегося или в воде (простудится!), или на генуэзской крепости (продует!). И старшей сестры Светки, прохлаждающейся сейчас вместе с последним мужем на Марго-Ритиной яхте, на борт которой сама хозяйка так ни разу и не сподобилась подняться: некогда. И старшего брата Петьки, попивающего сейчас пивко в арендованной для него ею, Маргаритой Павловной, лодке. С удочкой. И даже младшего брата Пашки, наверняка живого и живущего где-то… наверняка счастливо и хорошо! И сегодня она ещё не поставила свечу за здравие всех и за упокой отца, отчима, матери и… Свечи же можно ставить за кого угодно? Бог сам знает, у кого есть душа, а у кого нет. Если у собак нет душ, так бог и не заметит свечу за Кубика. За того Кубика. А если у Кубика есть душа, то и свеча будет кстати… Просто не обязательно всех в поминальную службу записывать. В теологические дискуссии с самой собой Маргарита Павловна не вступала. Просто ставила свечи и молилась за рабов божьих. Мы же все – творения божьи, так? И сказал Бог: да произведёт земля душу живую по роду её, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так. Живую душу, так? Даже про пресмыкающихся и птиц сказано: душу живую. А всё остальное – трактовки. Вон как про неё болтают. Беззлобно. Просто болтают. Дел по горло, хозяйство. И всё это вместе взятое и по отдельности волновало её куда больше её самой в день её собственного дня рождения. Волновало – и делало счастливой. Потому что бог щедро одарил её всем – жизнью, мужем, сыном, внуком, братьями и сестрой, делом… Вот и хорошо, что у неё есть Фёдоровна: о столе не надо хлопотать.

Через полчаса Сеня был поселен в спальню Маргариты Павловны в её собственной квартире, находящейся тут же, в основном здании гостевого дома. Невестка Лизанька не отвечала на звонки, и Маргарите Павловне была неудобно перед другом её любимого постояльца. Соколов уверил, что всё прекрасно и Маргарите Павловне с мужем и внуком нет никакой необходимости оставаться на ночлег у кухарки Фёдоровны. Потому что ему, Семёну Петровичу, признаться честно, так комфортно, что давно уже так комфортно не было! Унитаз не течёт! В ванной нормальные двери, не говоря уже о том, что эта ванная комната в его пусть и временном, но единоличном пользовании. Никаких тёток в застиранных пижамах, и нет целого стада маленьких засра… то есть… Ну в смысле. Всего лишь один-единственный внук Сашка, которого и в квартире-то пока нет, не говоря уже о его комнате. В спальне Маргариты Павловны, разумеется. Он же не кричит по ночам и не тарабарит, как некоторые детки, тысячу слов в минуту? Ему уже десять лет? О, какой взрослый! Что, чемпион Севастополя по шахматам?.. Какой талантливый мальчик! Не то что… Да-да, спасибо, Маргарита Павловна, всё просто великолепно!

Разумеется, Соколов был приглашён на банкет. Теперь уже не только как друг Северного, но и как гость Маргариты Павловны, не побрезговавший остановиться в её современной, чистенькой, уютной спальне, с персональной ванной комнатой, где был комфортный унитаз и здоровенное джакузи, куда Соколов тут же шлёпнулся со стаканом и сигаретой, включив вытяжку на полную и раскрыв окно. В собственной ванной Маргариты Павловны не висело табличек с перечёркнутыми сигаретами. Ей не нужно было напоминать себе самой, что она не курит.

Уже в половине седьмого вечера Сеня настойчиво колотил в двери мансарды, хотя банкет был назначен на восемь. Но ему не открыли. Дело в том, что Всеволод Алексеевич и Алёна Дмитриевна сочли за лучшее ещё прогуляться. Семён Петрович решил прошвырнуться по набережной и, может быть, купить букетик цветов. Если тут, конечно же, продают цветы. Наверное, надо было бы и подарок прикупить. Но он же не знал, что тут юбилей. Да и Северный наверняка что-то достойное приобрёл – он такой. А они, в общем-то, вместе. Так что…

– Врагов имеет в жизни всяк, но от друзей – избави боже! – декламировал тем временем Северный котёнку-подростку, обнаруженному им с Алёной на генуэзской крепости. Вот уж куда Соколов точно не полезет, потому что любое мало-мальское физическое усилие, как то лестница, склон, горка и проч., приводит его в несказанный экзистенциальный ужас. Котёнок тщательно пережёвывал докторскую колбасу и внимательно слушал.

– Северный, я буду ужасной старушкой! – вдруг сказала Алёна. – Я буду ворчливой и страшно занудной. А ещё я буду таскаться с кульком несвежей колбасы для бездомных котов и собак. Возможно, даже заведу по паре-тройке и тех и других. И моё жилище напрочь провоняет звериной мочой и будет по колено завалено шерстью.

– Наше жилище! – поправил её Всеволод Алексеевич. – И ты будешь чудесной старушкой!