Виновник торжества

— Здравствуйте, — слегка наклонил голову Каледин и приглашающим жестом указал рукой вглубь квартиры. — Ну что ж, вы меня приучаете к тому, что в гости можно приходить неожиданно. В этом тоже есть своя прелесть. Во всяком случае, не надо готовиться, наводить порядок… Как есть — так и есть.

— Не смущайтесь, — Турецкий тщательно вытер ноги и зашел в комнату, отметив про себя, что беспорядка в ней стало заметно больше.

— Некогда убирать, — проследил его взгляд Каледин. — Я сейчас так увлечен работой, что вообще не вижу вокруг ничего.

— Да я, впрочем, к вам пришел не с ревизией, а просто пообщаться. Совсем ненадолго, — успокоил он Каледина. — Вы знаете, мне тут случайно попалась папка с репродукциями картин Чюрлениса. Помните, мы в прошлый раз с вами говорили о его творчестве? Вы еще мне сказали, что у вас есть записи его органной музыки.

— Да, помню, — сдержанно ответил Каледин, — даже помню, что предложил вам послушать эти записи. Но вы тогда, помнится, спешили. А сейчас у вас как со временем?

— Ну, судя по тому, что я к вам все-таки забрел, да еще захватил с собой папку с репродукциями, время у меня есть. К тому же мы можем совместить сразу оба приятных для нас занятия: вы мне включите записи, и мы вместе посмотрим репродукции.

— Я их когда-то видел, — бросил на ходу Каледин, направляясь к музыкальному центру и ставя грампластинку. — Представляете, эту пластинку я купил у одного коллекционера. Давно за ней охотился. Хотел купить диск с записями Чюрлениса, да что-то он мне нигде не попадается. А я человек азартный, фонотеку собираю давно, дал объявление в газету. И представьте себе — мне позвонил один пожилой коллекционер, он распродавал свою фонотеку, поскольку собирался уезжать к сыну в Израиль. А пластинки весят много, к тому же транспортировка довольно сложная, вот он и решил не рисковать. Я к нему поехал за Чюрленисом, а купил еще два десятка пластинок. Сейчас все слушают диски, а я по старинке — пластинки.

Турецкий сел на диван, который в этот раз был частично освобожден от бумаг, и приготовился слушать. Рядом с собой он положил внушительных размеров папку с репродукциями.

— Вы знаете, наверное, что отец Чюрлениса играл на органе? — спросил у него Каледин.

— Знаю, — ответил Турецкий, поскольку накануне, готовясь к встрече с Калединым, прочитал в большой статье, приложенной к репродукциям, о биографии и творческом пути Чюрлениса.

Каледин удивленно поднял брови.

— Вы удивляете меня все больше, — не удержался он от похвалы.

— То ли еще будет! — смешливо ответил Турецкий, и, заметив беспокойство во взгляде Каледина, пояснил: — Я же вам говорил, что следователи не такие уж ограниченные люди, как о нас думают. Я бы с удовольствием послушал и симфонические, и хоровые, и камерные произведения Чюрлениса. Но в этот раз давайте ограничимся его органной музыкой, чтобы не слишком утомлять вас.

— Я вам поставлю его концерт «Море» — для оркестра и органа. Очень величественная и одновременно романтическая поэма.

— А у меня как раз есть среди репродукций его цикл «Cоната моря», присаживайтесь рядом, вместе посмотрим. Хотелось бы убедиться, что Чюрленис хотел картинами выразить музыку, а красками стремился передать музыкальные звуки. Во всяком случае, так считает искусствовед, написавший о нем статью для этой подборки репродукций. Вы помните — ведь у него даже художественные произведения часто носят музыкальные названия — фуга, прелюдия, соната…

Каледин с интересом слушал Турецкого, настороженность и беспокойство немного отпустили его.

— Вы так свободно владеете музыкальной терминологией… Только не говорите, что следователи получают еще и консерваторское образование.

— Не знаю, как другие следователи, но у меня такого образования нет. Зато моя жена пианистка, когда-то выступала с концертами. Сейчас педагог-музыкант. Постоянно занимается моей музыкальной культурой. Раз в месяц на концерты ходим всенепременно.

Каледин сел наконец рядом со следователем, и, слушая органный концерт, Турецкий стал передавать ему репродукции.

— Вот, смотрите, Чюрленис даже свои картины называет частями сонатных циклов. — Скупая улыбка появилась на лице Каледина, и он внимательно изучил одну за другой репродукции: цикл «Соната весны» и «Соната моря» с указанием частей — Аллегро, Анданте, Скерцо, Финал. — Какая гармония… — тихо проговорил он, наслаждаясь звуками музыки и рассматривая картины.

— Да, он один из тех редких художников, которые чувствуют музыку в природе, — подтвердил свои ощущения Турецкий. — Я очень люблю море, хотя, к сожалению, редко удается выезжать туда на отдых. И, вы знаете, море мне иногда снится — его бескрайность, уходящая к горизонту, даже всплески волн слышу…

А вы любите море, Андрей Борисович?

— Да, люблю, — как-то неуверенно ответил математик.

— А вам оно снится?

— Очень редко, — неохотно ответил Каледин. Что-то в его лице неуловимо изменилось, и Турецкий почувствовал перемену, только не мог себе объяснить ее причину.