Виновник завтрашнего дня (СИ)

— Вот теперь можно, — улыбнулся хищно Гончаров, увлекая её за собой на кровать. Влада послушно опустилась на одеяло, пребывая в некой прострации от пережитого только что наслаждения, и согнула в коленях ноги, позволяя лечь на себя всем весом.

Как же ей понравились такие ощущения. Она умело овила его шею руками, и сама прижалась теснее, кайфуя от прикосновения сосков к мужской груди. Потерлась ими, испытывая легкую боль от давления на полушария и протяжно застонала, почувствовав между складочек гладкую головку.

— Если будет больно — не терпи, — дал указания Гончаров, внимательно всматриваясь в затуманенные серо-зелёные глаза. — Обещаешь?

— Обеща-а-аю… — захлебнулась от скользкого скольжения в промежности, обхватив ногами покрывшуюся испариной спину. — Только можно выключить свет?

— А что такое? — приподнялся на локте. — Стесняешься, что ли?

Она опустила взгляд, спрятав за густыми ресницами ответ.

— Нет, я хочу видеть тебя всю.

— Но…

— Никаких «но», Ладусь. Тебе нечего стесняться и уж тем более бояться. Ты охрененно красивая.

Сначала он только дразнил её, напряженно наблюдая за прикушенной от нетерпения нижней губой. Пускай по комплекции Некрасова и соответствовала его размерам, но лучше повременить. Для начала дал ей привыкнуть к нему постепенно, без напора. Только оказалось, не так просто это сделать. Когда тебя рвет на ошметки, когда всё плывет перед глазами, а барабанные перепонки разрывает от надрывного сердцебиения — все благие мысли отходят на второй план.

С каждым миллиметром он проникал в неё всё глубже и глубже, уже и сам прикусив губу от боязни сорваться и войти одним резким толчком. Так было бы проще, но Влада не позволяла, сдерживая его напор давлением бедер.

Он прижался к ней всем телом. Приоткрыл манящие губы и проник между ними языком. Не целовались, а присосались друг к другу, обезумев от желания. Будто голодные. Будто не смогут прожить друг без друга. Есть такой молодёжный сленг, как «сосаться». Именно в их случае это определение подходило больше всего. Они сосались, как сумасшедшие, смешивая не только дыхание, но и переплетая между собой языки.

Кровь бурлила в венах, в голове сплошное помутнение, пульс набатом стучал в висках. Это была самая настоящая похоть. Дикая. Неконтролируемая. Это было вожделение, когда ты прекращал быть разумным существом, прекращал реагировать на окружение, отдавшись одному единственному желанию слиться воедино, наплевав на здравый разум.

Знал, что будет непросто, однако и представить не мог, что настолько. Черепная коробка практически разрывалась от усилия сдерживать себя из последних сил. Но когда он почувствовал её бархатистую щелочку, когда вошел в неё без преград, утопая в обильной смазке — ничтожные крохи самообладания полетели в бездну.

То, что полностью слетел с тормозов, понял лишь тогда, когда ему в грудь замолотили кулачками, а до захмелевшего подсознания донесся вымученный стон. Рвано дыша, замотал головой, проясняя зрение, и только тогда увидел под собой перекошенное от боли лицо.

— Больно? — спросил надсадно, не узнавая собственный голос.

Влада отвела взгляд, пряча собравшиеся в уголках глаз слёзы.

— Я и представить не могла, что будет так болезненно, — прошептала, потупив взгляд. Чувствовала себя не то, что неумехой, а полной неудачницей. Её уже и обласкали, и довели до нужной кондиции, а она всё никак. Делов-то — взять и перетерпеть. Все через это проходили. Но когда почувствовала, как девственная перегородка начала растягиваться от давления, её словно ножом пронзили. Еле сдержалась, чтобы не заорать.

Лёшка подался назад и тяжело дыша отвернулся, рывком сев на согнутых коленях. Это уже не агония. Это самые настоящие пытки, которые вытерпеть, переждать уже нереально. Влада лежала перед ним с широко разведенными ногами, с зацелованными припухлыми губами и блестевшей от влаги промежностью. Такая желанная. Такая долгожданная.

Где-то на задворках сознания царапнулся неприятный совет взять себя в руки, посадить на цепь вышедшие из-под контроля инстинкты, но было уже поздно. Он хотел её зверски, именно сейчас и ни минутой позже. Она тоже его хотела. Сладковато-терпкий запах её желания проник под кожу, забился в ноздри, заполнил легкие. Проще пристрелить его сейчас, чем заставить остановиться. Уже слишком поздно.

— Ты злишься? — подалась она к нему, обняв со спины. — Не злись, — прошептала едва слышно, борясь с подступившими слезами. Как же она ненавидела себя за нежелание расстаться с девственностью ещё в пятнадцать. Не будь тогда дурой, сейчас бы было проще. А так… чего она добилась? Кому что берегла? Девственность давно не в моде и уж тем более не показатель. — Лёш, ты меня слышишь? — наклонилась через плечо, касаясь губами небритой щеки. То, с каким ожесточенным выражением он смотрел перед собой, вызвало у неё озноб. — Я хочу тебя, правда, — обхватила бурно вздымающуюся грудь руками, — сильно-сильно хочу, но…