Виновник завтрашнего дня (СИ)

Да! Самое то. Я могу, мне не слабо. Если Скибинский хоть пальцем тронул Лёшку… Прыгну! Покалечусь, но отомщу. Потом посмотрим на его заботу. Он ведь рассказывает, что следует данному матери слову, пускай потом посмотрит на результат своей опеки. О том, что в итоге пострадаю лишь я — старалась не думать. Мне вообще море по колено в таких ситуациях. Если уж заносит, то капитально. О последствиях думается уже потом.

— Слышите? — прижалась ухом к двери, прислушиваясь к царившей в коридоре тишине. По-любому кто-то из охраны остался. На всякий случай, так сказать. Думают, закрыли в комнате и всё? Оградили? Смешные.

Мамочки, пускай с Лёшкой ничего не случится. Я же не прощу себя, слышишь? Это станет той каплей, после которой и правда, можно и из окна выброситься, и вены вскрыть. Дошла до той кондиции, когда уже накипело, достало всё. И жизнь, где за тебя всё давно решено, и постоянный страх. Но хуже всего сидеть взаперти и мучиться от неизвестности. Накручивать себя до предела, рисуя в голове страшные картины расправы. Это муки были похлеще любой физической боли. Я в буквальном смысле лезла на стены, не зная, что думать и чего ожидать в конце.

Дикое отчаянье толкало на крайности, заставляя метаться по комнате загнанным зверем, и остервенело кусать губы, в попытке удержаться от опрометчивого поступка.

— Я считаю до десяти, — прокричала в дверную щель, всё-таки решившись, — если за это время вы не выпустите меня — я прыгну. Один… Два… Три… Четыре… Пять… Шесть… Думаете, не смогу? Семь… — отступила к окну, широко распахнув створки. Сердце грохочет в груди, пульс такой силы, что заложило уши, ничего не слышу, зато в голове — неожиданная пустота. — Восемь… — взобралась на подоконник, оглядывая внизу газон. Если Лёшке сейчас хреново, то и мне должно быть не лучше. Во всем виновата только я. Меня предупреждали, отговаривали, угрожали, а мне хоть кол на голове теши. Я и правда избалованная стерва, не думающая о чувствах других.

Но я никогда не была слабачкой и не собираюсь сидеть сложа руки, подстраиваясь под обстоятельства. Можете называть это глупостью, дебилизмом, чем угодно, но если я приняла решение, то никогда не отступлюсь.

Девять — прошептала, собираясь сделать шаг навстречу стопроцентным переломам, как грубый рывок за локоть заставил пошатнуться, а следом и вовсе рухнуть в чьи-то крепкие объятия.

— Ты чё удумала, дура! — хватка усилилась, не позволяя сделать лишний вдох. Я дернулась, вырываясь, за что тут же поплатилась успокаивающей тряской. Перед глазами поплыло от нервного перенапряжения. — Не дергайся!

— Пусти меня, урод!

Меня и отпустили. Но не потому, что я такая грозная, а потому что в комнату вошел Скибинский. И пока я пыталась отдышаться, сбрасывая с талии чужие руки, он присел на кровать, тяжело навалившись на трость.

— Спасибо, Саша, — указал на дверь. — Дальше я сам.

— Как скажете, Павел Олегович, — беспрекословно повиновался тот, бросив на меня насмешливый взгляд. Не столько держал, сколько облапал. Козёл.

Я всё ещё не пришла в себя, продолжая бурно дышать. Скибинский молчал, рассматривая меня таким взглядом, будто впервые видел. Согласна, я тоже от себя не ожидала.

— И правда прыгнула бы? — нарушил тишину, заметив, как я покосилась на оставленную приоткрытой дверь.

— Где Лёшка? — пошла в наступление, отдышавшись. Если он ещё до сих пор не выучил меня — очень жаль. — Что вы с ним сделали?

Ненависть и отчаянье, клокотавшее внутри, не позволяло проявлять дипломатию, рассуждать здраво. Сильнее сжала кулаки, собираясь любой ценой вырваться из посёлка, и Скибинский заметил этот жест.

— Настолько сильно любишь, что готова свернуть себе шею?

— А вы ещё сомневаетесь?

— Жаль… — прозвучало с осуждением. — Я думал, ты благоразумней будешь. Признаюсь, порой даже восхищался тобой. Мне нравилась твоя целеустремленность, взгляды на жизнь. Те позиции, которые не менялись не смотря ни на что. Я видел твое будущее. Знаешь, такое светлое, незапятнанное. С мужем-инженером, например, и небольшим двухэтажным домом на окраине. Ты — такая себе деловая женщина, вся в работе, и одновременно, разнеженная любовью к любимому мужчине и детям, которые у тебя непременно будут. Ты всегда хотела быть независимой, самостоятельной и я восхищался твоим рвением, смелостью, неподкупностью. Тебе было плевать на мои деньги и возможности. И я втайне радовался этому. Ты первая, кто не воспользовался мной в целях наживы… Я уважал тебя, Влада.

Последнее он произнес с сожалением, вызвав першение в горле. Сжалось оно, борясь с непрошенными спазмами, не желая демонстрировать подточившую меня слабость. Тон, которым он говорил, был не столько обвиняющим, сколько по-отечески разочарованным. Он давил на меня, призывая одуматься, напоминал о моих планах, мечтах, пытался вернуть в действительность, которая без Гончарова уже не имела смысла.

— Выбрав Гончарова, ты обрекаешь себя на опасность, — продолжил, поглаживая набалдашник трости. При этом глаза, не смотря на усталость, цепко следили за мной, словно боясь, что я в любой момент могу взбрыкнуть, шуганув в окно.