Сегодня азбучных истин о том, что существуют разные народы, и у каждого своя судьба и предназначение, свои интересы — многие снова боятся… Но тогда, в начале января 91 года, Валерий Алексеевич и Алла, Регина и Людмила, завернувший к ним на огонек Толя Мурашов, да и все их товарищи — прекрасно понимали — будущее русских в Прибалтике и вообще на свете будет гораздо
Были «выбраны»,
И это тоже понимали молодые люди, собравшиеся в уютной квартирке нового рижского микрорайона Золитуде впервые в своей жизни отпраздновать наступление Рождества Христова по православному календарю. Они, к сожалению, тогда понятия не имели ни о сущности праздника, ни, скажем, о Символе веры. Они просто душою чувствовали, что этот праздник — один из последних, которые теперь останутся у них — русских людей — на этом свете.
В «Единстве» — в «красном», «просоветском» интерфронтовском «Единстве» в 91-м году впервые появилось на первой полосе поздравление лидера Интерфронта Анатолия Алексеева со светлым Христовым Рождеством, обращенное ко всем сторонникам Движения. Это было неожиданно, особенно для многих коммунистов, массово входивших в Интерфронт. Да и вообще для многих, но не для Иванова и Регины, знавших о вере своего старшего товарища. И усевшись за стол после появления на небе «первой звезды» Ивановы, Мурашов и Людмила с Региной — все они впервые в жизни поздравили друг друга с Рождеством Христовым и, видит Бог, была на то Его воля.
«Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.
Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела, и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О, елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем!..» — Толя Мурашов захлопнул томик Булгакова, попавшийся ему на книжной полке Людмилы и подошел к накрытому столу. Разлил в тишине шампанского.
— Ну! Были мы красной гвардией, станем, чувствую — белой!
— И бить нас будут и слева, и справа! — поднялся с фужером в руке Иванов. — Белые, пока не покраснеем, красные — пока не побелеем! Демократия — мать порядка!
— Так что, какая, собственно, разница? — поддержал Толян.
— Наше дело правое, наша вера — православная! — неожиданно соединила столь разные истоки Регина.
Зазвенел тонко хрусталь, как сталь шашек о сталь.
«Переправа — переправа, берег левый, берег правый.». В кипящей от взрывов воде посередине черной стремнины — коней менять — это верная гибель. Фразы, образы, символы, строчки сливались в сознании в неразрывное целое, которому противостояло все вокруг. И правому, и левому, и белому, и красному. И Российской империи, и Советскому Союзу. Всей истории нашей. И вере Православной, и власти Советской — всему нашлись враги, а прежде всего — народу русскому.
Вот собрались друзья за столом, под елочкой, мигающей огнями, усыпанной «снежком» из ваты. Привычная еда: «оливье» да селедка «под шубой», картошечка отварная, да холодец. Огурчики соленые со своего огорода. «Советское шампанское», водка «Посольская».
Фамилия у Людмилы — татарская, с первого раза и не выговоришь. У Регины — польская.