Я опять стоял в тамбуре поезда Рига—Ленинград, опять курил одну за одной, вспоминая пролетевшую птицей неделю. Время спрессовывалось прямо на глазах. Казалось, что целые геологические эпохи пролетали в одно мгновение. Вроде бы совсем недавно я благодушествовал в армейской типографии, пил водку с печатниками во вторую смену, редактировал идиотские, но безвредные опусы Политуправления, ходил с дочкой в цирк и зоопарк, с женой — в театр. Но вот уже и Шапиро, говорят, скоро попросят вон вместе с русской труппой ТЮЗа. И выгоняет русский театр не кто иной, как маэстро Паулс, мать его ети! Еще недавно, перейдя в школу, я сдваивал уроки литературы своим десятиклассникам, водил их по окрестностям, показывал дом, в котором Горький, сбежав в Ригу после «Кровавого воскресенья» — 9 января 1905 года, укрывался у знакомой актрисы Русского театра и в котором он начал писать знаменитую «Мать». мать, мать!
Или дом, в котором родился Сергей Эйзенштейн, автор «Броненосца «Потемкин»! Мать. мать. мать. Ярчайший пример того, как делалась перестройка образца 1917 года… Мать… мать… мать! А рядышком — здание бывшего посольства Советской России в буржуазной Латвии, где Маяковский, которому латыши запретили публичные выступления в Риге, впервые прочитал свою поэму «Люблю». Хорошо еще, что я не мог знать тогда, что через пятнадцать лет в этом самом доме, снова ставшем посольством РФ, я буду получать российское гражданство и «Удостоверение переселенца в Российскую Федерацию», чтобы вернуться в конце концов на постоянно убегающую от меня Родину.
«Если выборы в руках — понимаете сами — трудно ли обзавестись нужными голосами!».
Вот и весь секрет независимости. А скоро так называемый «референдум» по этому вопросу. На самом деле — никакой это не референдум, а просто «опрос населения», не имеющий никакой юридической силы. К тому же. «трудно ли обзавестись нужными голосами»? Опять же, кто будет считать? Результат предрешен. А потом будут говорить, что «русские
Я смешиваю 91-й год с нынешним — 2008-м… Больше не буду, право. Вот только гляну в окно, где клонит верхушки вырицких елей снежная метель, и снова обратно — в февраль 91-го года, в холодный тамбур плацкартного вагона — на рельсы, бесконечными серебряными нитками тянущиеся так близко под ногами. Открыл дверь перехода, бросил окурок в снежную круговерть — и скорее захлопывать дверь, бежать в обманчивый уют душного вагона. Что за Ариадна раскручивает эти железные нити рельсов перед нами? Как там говорила Татьяна? «Пути небесные». Надо бы поискать Шмелева в Ленинграде, может, и правда уже издали.
В баре гостиницы «Дружба» снова та же компания. Хачик, Леша, Толя, Мишка Панков. Все со стаканами водки в руке. Только вместо треугольных бутиков с икрой по простой печенюжке! Голодно стало в Ленинграде! Надо не забыть достать «Беломора» фабрики Урицкого — взять в Ригу.