Виновный

— Перестаньте. — Он испытывал к ней почти покровительственное чувство. — Скажем ему вместе? Ему нужно, чтобы вы были сильной.

Дэниел не совсем понимал, зачем произнес это, — обычно он держал с клиентами дистанцию. Может, потому, что где-то глубоко в нем засело воспоминание о попавшем в беду маленьком мальчике и о матери, которая не могла его защитить.

Шарлотта еще вздрагивала, но Дэниел отметил, что она расправила плечи и с силой вдохнула. В низком вырезе пуловера четко обозначились грудные ребра.

Она повернулась и улыбнулась ему с мокрыми от слез глазами:

— Сколько вам лет?

Ее длинные ногти внезапно впились Дэниелу в предплечье.

— Тридцать пять.

— А выглядите моложе. Не пытаюсь вам польстить, но мне казалось, вам и тридцати нет. Хорошо выглядите. Я сомневалась, что вы достаточно взрослый для всего этого… в смысле, что вы знаете свое дело.

Дэниел рассмеялся и пожал плечами. Посмотрел себе под ноги, а подняв взгляд, увидел, что сигарета у нее намокла. В стоически залакированных завитках волос Шарлотты вязли теплые дождевые капли.

— Мне нравятся мужчины, которые следят за собой. — Она поморщилась на дождь. — Так ему предъявят обвинение, и что дальше?

Она решительно вдохнула сигаретный дым, втянув щеки. Ее слова прозвучали грубо, но Дэниел все еще видел ее дрожь. Казалось, женщина вот-вот сорвется. Муж в Гонконге, надо же, как он мог оставить ее одну в такой ситуации?

— Себ предстанет перед магистратским судом уже завтра утром. Дело будет передано в Королевский суд, поэтому где-то через две недели состоится слушание по иску защиты и ведению дела — процедурное слушание…

— По иску защиты? Но он же невиновен!

— Единственное, чего потребует обвинение, — это заключения на протяжении всего процесса, возможно в изоляторе. До суда может пройти несколько месяцев. Мы обязательно будем просить, чтобы его выпустили под залог, но в случаях с особо тяжкими преступлениями судья обычно выбирает содержание под стражей.

— В особо тяжких. В особо тяжких случаях. У нас есть деньги, вы же знаете. Мы заплатим, сколько бы это ни стоило.

— Я уже сказал, что найду вам хорошего судебного адвоката, который сделает все возможное, но нам нужно подготовиться к тому, что до суда Себ некоторое время проведет в заключении.

— А когда будет суд?

— Как получится. Думаю, где-то в ноябре…

— А защита?

— Мы свяжемся с теми, кто сможет выступить свидетелем защиты, и привлечем экспертов — психиатров, психологов, чтобы они подготовили нужные заключения…

— Боже, зачем?

— Они осмотрят Себастьяна, оценят его психическое здоровье.

— Не порите чушь, он совершенно здоров.

— Но речь пойдет и о самом преступлении. Они решат, достаточно ли Себастьян взрослый, чтобы понимать, в чем именно его обвиняют…

От сигареты остался жалкий окурок, но Шарлотта все равно умудрилась сделать последнюю затяжку, держа его наманикюренными ногтями, как пинцетом. К стене полицейского участка была прибита общественная пепельница. Шарлотта нагнулась, чтобы загасить окурок. Он был в помаде, а ее пальцы — в желтых пятнах от табака. Дэниелу снова вспомнилась мать. Он закрыл глаза и вздохнул.

В тот же вечер комнату дознания наполнил сладкий успокаивающий запах какао Себастьяна.

Сержант Тернер прокашлялся. Шарлотте с Дэниелом, полномочным взрослым представителям Себастьяна, было вручено письменное уведомление в предъявлении обвинения.

— Себастьян Кролл, я арестую тебя по обвинению в убийстве Бенджамена Тайлера Стокса, совершенном в воскресенье, восьмого августа две тысячи десятого года.

— Хорошо, — ответил Себастьян и задержал дыхание, словно собрался нырнуть.

У Дэниела перехватило горло. Отчасти он восхищался мужеством мальчика, его наглостью, но другая его часть очень хотела понять, что же за этим кроется. Шарлотта легонько раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя за локти. Можно было подумать, что обвинение выдвинули ей, а не сыну.

Тернер запнулся, услышав ответ Себа, но продолжил:

— Ты знаешь, что это плохо — бить другого человека кирпичом и наносить увечья?

— Да, конечно, это плохо, но я этого не делал!

Себастьян повернулся к матери, и Шарлотта положила руку ему на ногу, чтобы успокоить. Он выпятил нижнюю губу и принялся ковырять ногти.

— У тебя есть что возразить на это обвинение? — спросил сержант. — Ты не обязан ничего говорить, если не хочешь, но все, что ты скажешь, будет записано и может быть использовано в суде.

— Я не убивал. Мама, я не убивал!

Он расплакался.

Без пяти девять на следующее утро Дэниел стоял в участке, скрестив руки на груди, и видел, как подъехавший полицейский фургон распахнул перед Себастьяном двери. Мальчика, в наручниках на тонких запястьях, вывели из камеры и посадили в зарешеченный задний отсек фургона. Шарлотта плакала, не снимая солнечных очков. Когда двери закрыли и заперли на замок, она схватила Дэниела за локоть.

— Мамочка, — позвал Себастьян. — Мамочка!