Виновный

— Мы бы устроили прощание в церкви, но она однозначно потребовала гражданскую панихиду и кремацию. Кремацию, можете поверить?..

— Она давно порвала с Богом.

— Знаю, — кивнул Каннингем, — она много лет не ходила в церковь. По правде, у меня самого на это нет времени, но я всегда считал, что вера много для нее значила.

— Она как-то призналась, что труднее всего ей было отказаться от ритуалов и символов, — пусть она и не верила в них, но полностью отречься не могла. Она говорила, что христианство для нее — это просто еще одна вредная привычка. Вы, наверное, знаете, что она читала молитвы, когда напивалась, — вредные привычки идут рука об руку. Мне понравилась ваша речь. Все правильно. Она была бунтаркой.

— По-моему, после смерти Нормана ей нужно было вернуться в Корк, — сказал поверенный. — Ее сестра думает так же, вы с ней говорили? Она сидела в конце нашего ряда.

— Я знаю ее сестру, — ответил Дэниел. — Она приезжала в гости. Мы с ней перекинулись парой слов…

Он отвел взгляд, но Каннингем не заметил этого и продолжил болтать:

— Минни опередила свое время, это точно. Ей нужно было жить в большом городе, космополитичном…

— Да ладно вам, она любила деревню. Здесь была вся ее жизнь…

— Но рассуждала она как горожанка, и в городе ей было бы лучше, — не согласился Каннингем.

— Может быть. Она сама сделала выбор. Как вы сказали, она любила свою живность.

Каннингему принесли суп, и он на несколько минут увлекся салфеткой и булочкой с маслом. Дэниел прихлебывал чай, гадая, о чем поверенному так срочно понадобилось с ним поговорить. Ему нравилось сидеть молча.

— Прежде чем мы выручим деньги за имение, пройдет какое-то время, — начал объяснять Каннингем. — Я должен нанять клининговую фирму, чтобы привести дом в порядок, а потом выставим его на продажу. Он в таком состоянии, что вряд ли получится продать быстро, но тут можно только гадать. Просто будьте готовы к тому, что до получения наследства истечет несколько месяцев.

— Я уже сказал по телефону, что мне ничего не нужно.

Каннингем осторожно глотнул суп и, промокнув рот салфеткой, произнес:

— Я решил, раз вы приехали на похороны, значит передумали…

— Нет, не передумал. Не знаю, зачем я вообще приехал, наверное, должен был… — Дэниел потер лицо ладонями. — Собственнолично убедиться, что она умерла. Мы с ней довольно долго не общались.

— Да, она мне говорила. С имением торопиться некуда. Как я сказал, до продажи может пройти несколько месяцев. Я свяжусь с вами ближе к делу, может, ваш настрой изменится.

— Отлично, но я готов сказать вам прямо сейчас, что не изменится. Вы можете отдать все в собачий приют. Уверен, ей бы это понравилось.

— Что ж, торопиться некуда, разберемся со всем по порядку…

Дэниел не ответил. Их молчание тянулось, словно собака, которой хочется, чтобы ее приласкали.

Каннингем посмотрел в окно и попытался продолжить разговор:

— Минни была золото. Посмеяться любила. А чувство юмора какое!

— Я не помню.

Каннингем нахмурился и сосредоточился на супе.

Дэниел перевел дыхание и спросил:

— Значит, у нее был рак?

Каннингем, глотая, кивнул:

— Но, знаете, она даже не пыталась бороться. Она могла пройти химиотерапию, были варианты с операцией, но она от всего отказалась.

— Конечно, это так на нее похоже.

— Она говорила мне, что несчастна. Вы с ней поссорились несколько лет назад…

— Она была несчастна задолго до этого, — возразил Дэниел.

— Вы ведь были одним из ее воспитанников?

Дэниел кивнул. Плечи и руки вдруг напряглись, и он поерзал, чтобы снять спазм.

Каннингем сказал:

— Она говорила, вы были для нее особенным ребенком. Все равно что родным.

Дэниел задержал на нем взгляд. На усах поверенного поблескивала капля супа, широко раскрытые глаза таили вопрос. Дэниел испытал странную злость. В кафе вдруг стало слишком жарко.

— Простите, — произнес Каннингем и потянулся к счету, поняв, что зашел слишком далеко. — Она оставила вам коробку с вещами. В основном безделушки и фотографии, ничего особо ценного, но она хотела, чтобы вы их получили. Лучше, если вы заберете все сейчас. Это у меня в машине.

Каннингем осушил чашку.

— Вам, должно быть, непросто сейчас, — добавил он. — У вас были разногласия, но, в конце концов…

Дэниел покачал головой, не зная, что сказать. У него снова заболело горло. Он чувствовал себя так же, как до этого в крематории, борясь со слезами и злясь на себя за это.

— Может, вы сами хотите заняться домом? — спросил поверенный. — Как член семьи, вы имеете право…

— Нет, просто наймите фирму, мне ничего… Мне правда некогда этим заниматься.

Сказав это, Дэниел почувствовал себя лучше. Словно глотнул свежего воздуха. Или оказался в безопасности.

— Пока вы здесь, — продолжил Каннингем, — можете забрать из дома любые личные вещи, но, как я уже говорил, она сама кое-что для вас отложила.

Они встали из-за стола. Каннингем оплатил счет.

Взявшись за ручку двери, Дэниел спросил:

— Она не страдала?

Их встретило прохладное, уже осеннее солнце. Его лучи были так пронзительно прозрачны, что Дэниел сощурился.