Но ожидаемого предложения о тепле не последовало, и Джой засунула озябшие руки в карманы, опустилась на диван, неохотно вытащив руку, когда он протянул ей бокал охлажденного шампанского.
– За неблагоприятное начало, – сказал Джордж, подняв бокал.
– Несомненно, – улыбнулась она, слегка постукивая зубами.
– О боже, – спохватился он. – Ты замерзла?
– Ага, – кивнула она, – просто продрогла.
– Прости. Эта квартира стоила дешево из-за того, что здесь не было установлено центральное отопление, но я переехал сюда летом и к зиме успел привыкнуть жить без отопления. Это все школа-пансион. – Он виновато улыбнулся. – Очень закаляет. Дай-ка я поищу старую тепловую пушку. Секундочку.
Через несколько минут Джордж принес большую металлическую коробку, которая, казалось, запылает ярким пламенем, стоит включить ее в розетку. Резкий запах горящей пыли послышался при первых порывах теплого воздуха, но через несколько минут небольшая комната начала оттаивать, а еще через пятнадцать минут Джой уже смогла снять пальто. Джордж включил диск Arrested Development и налил еще шампанского. Потом снял со столика зеленое покрывало и достал маленькую деревянную коробочку.
– Не знаю, что ты об этом думаешь, но, боюсь, это весьма значительная часть моей жизни, – сказал Джордж и сделал нечто совершенно неожиданное. Он достал упаковку табачной бумаги и скрутил себе огромный косяк.
– Знаешь что, – сказала Джой, наблюдая за его действиями, – ты очень непредсказуемый человек.
– Я?
– Да. Ты все время опровергаешь мои ожидания. Когда я впервые тебя увидела, то подумала, что ты похож на викария, сегодня вечером в костюме и галстуке ты был истинным бухгалтером, а теперь вот ты сидишь в джинсах, слушаешь Arrested Development и скручиваешь косяк. Даже не знаю, что думать.
Джордж улыбнулся, словно слышал такие слова не впервые.
– Ты удивишься еще сильнее, если я расскажу, что когда-то был панком? Посмотри.
Он достал из-под столика еще одну коробку и протянул Джой. Внутри было множество фотографий, в основном – маленькие квадратные, на матовой бумаге, из 1970‑х. Она просмотрела фотографии вызывающего вида подростков, учеников школы-пансиона 1970–1980‑х: в рубашках с широкими рукавами, армейских куртках и футболках, с сигаретами, высунутыми языками, со стилетами, пластмассовыми серьгами, пышными прическами, электрогитарами, на мопедах, среди ударных установок. Почти у всех были прыщавые подбородки.
– И где здесь ты?
– Не можешь найти?
– Нет.
– Вот. – Он указал на худенького мальчика с зачесанными назад волосами, в футболке с горизонтальными полосками и с изображением немецкой овчарки на бандане.
– Быть не может! – воскликнула она, всматриваясь в размытое изображение.
– И вот. – Он указал на еще более тощего парнишку с обесцвеченными белыми волосами. У него на коленях сидела угрюмая девочка-подросток с розовой копной.
– Надо же, ты совсем на себя не похож. А кто эта девушка?
– Это Феба – моя подростковая любовь.
Джой внимательно рассмотрела девушку, неосознанно пытаясь утвердить свое неожиданное присутствие в жизни Джорджа за счет существования других женщин, прошедших этот путь.
– Очень красивая.
– Да, – согласился он, глядя на карточку из-за ее плеча. – Боюсь, я ужасно поверхностен. Встречаюсь только с красивыми женщинами.
Он улыбнулся ей и прикурил косяк, и Джой вдруг поняла, что физическая привлекательность – понятие совершенно относительное. По сравнению с ее предыдущими пассиями Джордж был не особенно привлекательным. Но в его
А потом, словно в подтверждение ее мыслей, зазвонил телефон, и Джордж заволновался.
– О боже. Это Тара.
– Тара?
– Да. Моя чокнутая бывшая, помнишь?
Джой сидела и изумленно слушала, как Джордж парирует нечто напоминающее безостановочный поток истерики со слезами на другом конце провода. Через некоторое время он повесил трубку со словами:
– Пожалуйста, больше сюда не звони.
– Ого, – изумилась драматизму ситуации Джой, – что такое?
– Боже, – вздохнул он, опустился на диван и провел рукой по волосам. – До нее дошли слухи, что у меня кто-то появился, и теперь она бесится. Я знал, что так будет.
– Надо же. Она еще не пришла в себя?
– Увы, нет. Вбила себе в голову, что мы снова будем вместе, и, думаю, мое столь долгое одиночество лишь подкрепляло ее надежды. А теперь ей наконец приходится признать, что все кончено. И если я разговаривал немного жестко, то только ради нее, поверь. Она слишком долго сама себя обманывала, это уже нездоровая ситуация. Ей нужно двигаться дальше…