Несколько, казалось, бесконечных секунд я думала, что Винс не уйдет, но потом услышала его шаги по деревянному полу и стук входной двери.
Ее слова поразили меня так глубоко, как я не ожидал! Несмотря на то, что я знал, что они в значительной степени были самозащитой, отказ Эвелин был болезненным. Это было абсурдно, после смерти Валери я не хотел допускать и мысли о том, чтобы искать новую пару. Мне пришлось бы покинуть стаю, но это даже не приходило мне в голову. Здесь я мог спрятаться от жизни, от чувств, здесь я мог бы жить в своих воспоминаниях.
Это был мой единственный план — до тех пор, пока Эвелин не предстала передо мной на этой заснеженной лесной дороге. Теперь я хотел начать с чистого листа… с ней. Мне было все равно, что она была человеком! Я хотел получить шанс с Эвелин! Я был готов нарушить каждое правило моей семьи. Но Эвелин не была готова к этому! Она не хотела, чтобы я вошел в ее жизнь. Впервые я понял, как сильно мой отказ ранил Фиону. Это был потрясающий до глубины опыт — быть отвергнутым.
Я открыл дверь внедорожника и сел в кабину. Эвелин, оставаясь здесь, все еще была в опасности. Оливер и Мона не поверили, что я к ней не прикасался. Мое тело производило тонны тестостерона и адреналина. Мой инстинкт спаривания становился тем сильнее, чем дольше я находился рядом с Эвелин. Не было шансов скрыть это от Оливера; даже с Валери это было трудно. Когда она забеременела, Оливер бушевал. Не его потомство обеспечило бы продолжение семьи, а мое… ему было трудно принять это. Что бы он сделал, если бы я привел Эвелин? Оливер и Мона были убеждены, что я предал стаю. Сам факт, что я не пришел домой сегодня ночью, был достаточным доказательством. Я пытался их успокоить, но потом вдруг появилась Эвелин и вмешалась в наш семейный спор, Мона и Оливер попытались атаковать ее в волчьем обличье. Если бы не Фиона и Марсель, все могло бы закончиться очень плохо. В человеческой форме я не смог бы защитить от них Эвелин.
— Дерьмо, — тихо выругался я и ударил рукой по рулю.
Тяга к этой женщине стала настолько сильной, что я уже не мог ясно мыслить. Я уставился на выпуклость в штанах и подумал, что смогу позаботиться об этом сам. Но Волк во мне неодобрительно зарычал. У него не было ни моральных оговорок, ни терпения. Он не признавал «ручную работу». То, что он хотел — реальное спаривание.
Моя рука дрожала, когда я взялся за ключ.
Но руки просто не слушались меня.
Наконец, я вытащил ключ из зажигания, вышел из машины и пошел на задний двор бревенчатой хижины. Двери внутреннего дворика было бы легче сломать, чем входную дверь, если бы Эвелин не позволила мне войти в дом. Волк во мне взял меня под свой контроль — и он собирался соглашаться с тем, что его отвергнут.
— Эвелин.
Я положил руки на холодное стекло двери. Эвелин все еще стояла в гостиной, спиной ко мне. Похоже, она плакала.
Когда она повернулась и испуганно вытерла слезы, мое решение окрепло. Я хотел ее и я ее возьму!
— Открой дверь, Эвелин.
Она отступила.
— Пожалуйста, Винс… просто уходи.
Мой слух был превосходным — сочетание боли и рушившегося сопротивления в ее голосе не ускользнуло от меня. Я нетерпеливо стукнул по стеклу.
— Дверь меня не остановит.
Дверь террасы была сделана из двойного стекла — ни один человек не прошел бы через нее, но для меня двойное стекло не было проблемой. Эвелин увидела твердое намерение в моих глазах и выбежала из гостиной. В этот момент Волк окончательно взял меня под свой контроль. Мне понадобился лишь один удар, и дверь раскололась. Я защитил лицо руками и прыгнул через сломанную дверь из внутреннего дворика в дом.
Волк тут же взял след Эвелин. Она побежала в спальню и заперлась. Ну, тогда она была там, где волк ее хотел. Я слышал, как Эвелин кричала в рацию.
— Кто-нибудь слышит меня? Пожалуйста.
Ее голос панически хрипел, и я ненавидел то, что так сильно ее напугал. Однако было уже слишком поздно. Она привыкнет ко мне, к тому, что я отличался от тех мужчин, которых она знала раньше, она научится и поймет, что ей не нужно меня бояться.
Дверь спальни была даже меньшим препятствием для меня, чем наружная дверь. Она слетела со своих петель от легкого толчка.
Эвелин развернулась ко мне; в ее глазах был страх. Она уронила радио.
Я остановился и носом втянул воздух. Страх и паника сделали воздух вокруг горьким.
— Я не сделаю тебе больно, — зарычал я низким голосом, надеясь, что он не испугает ее еще больше.
Когда я возбуждался, он сам по себе становился грубее. Валери знала это, и это ее возбуждало, но Эвелин ничего не знала о моем виде.
Я медленно приближался к ней, разворачиваясь во весь рост и ширину плеч и это тоже влияло на женщин нашего вида скорее возбуждающе, чем устрашающе. Эвелин замерла — не столько от радостного ожидания, сколько от парализующего страха. Когда я встал перед ней, она внезапно опустила голову, как будто покоряясь судьбе.