Виолетта

Тетушка Пилар была красива, как и прочие женщины в маминой семье, но делала все возможное, чтобы таковой не казаться, и терпеть не могла всякие ухищрения и уловки, свойственные женскому полу. В молодости парочка смелых ухажеров пытались за ней приударить, но она постаралась их отпугнуть. Она сожалела, что появилась на свет так рано: родившись полвека спустя, она бы исполнила свою мечту и стала первой женщиной, взобравшейся на Эверест. Когда в 1953 году его покорили шерпа Тенцинг Норгей и новозеландец Эдмунд Хиллари, тетушка Пилар плакала от разочарования. Она была высокой, сильной и ловкой, к тому же отличалась властностью полковника; исполняла обязанности экономки и занималась ремонтом, в котором никогда не было недостатка. Она была прирожденным механиком, изобретала различные устройства и придумывала оригинальные способы решения бытовых проблем; говорили, что Бог ошибся, сделав ее женщиной. Никто не удивлялся, когда она карабкалась на крышу, чтобы надзирать за тем, как перекладывают черепицу после землетрясения, или без отвращения принимала участие в забое кур и индеек для рождественских праздников.

Карантинные меры, введенные из-за испанки, мало ощущались в нашей семье. И в прежнее время горничные, кухарка и прачка отдыхали всего два дня в месяц; шофер и садовники пользовались большей свободой — мужчины не считали себя частью домашней челяди. Исключением был Аполонио Торо, подросток-верзила, который несколько лет назад постучался в дверь дель Валье, чтобы попросить чего-нибудь поесть, да так и остался в доме. Все полагали, что он сирота, однако проверить никто не потрудился. Торито выходил на улицу редко, боялся, что на него нападут, такое уже случалось; его свирепый и одновременно невинный вид подстрекал к агрессии. Его обязанностью было таскать дрова и уголь, шлифовать и вощить паркет, перепадали ему и другие поручения, тяжелые, но не требующие смекалки.

Малообщительная мама и прежде старалась покидать дом как можно реже. Она сопровождала мужа на собрания семьи дель Валье, настолько частые, что юбилеями, крестинами, свадьбами и похоронами можно было заполнить целый календарь, но делала это неохотно: от суеты у нее болела голова. Под предлогом плохого самочувствия или очередной беременности она отлеживалась в постели или ехала в туберкулезный санаторий в горах, где подлечивала бронхит, а заодно отдыхала. В погожие дни отправлялась на прогулку в сияющем автомобиле «Форд-Т», купленном мужем сразу же, едва вошел в моду; мамино авто достигало самоубийственной скорости в пятьдесят километров в час.

— Однажды я прокачу тебя на собственном самолете, — обещал ей отец, хотя вряд ли она мечтала о таком средстве передвижения.

Отец обожал воздухоплавание, считавшееся прихотью авантюристов и плейбоев. Он верил, что в будущем эти комары из дерева и ткани будут, подобно автомобилям, доступны любому, кто сможет их себе позволить, а сам он станет одним из первых, кто вложит в них средства. Он все продумал. Будет скупать подержанные модели в Соединенных Штатах, привозить по частям, чтобы избежать налогов, а после того, как их по всем правилам соберут, будет продавать по цене золота. Капризная судьба распорядилась иначе, и много лет спустя его мечту предстояло осуществить мне, пусть даже в несколько ином раде.

Шофер возил маму за покупками в турецкую галерею или в чайный салон «Версаль», где она встречалась с кем-нибудь из своих невесток, которые пересказывали ей семейные сплетни, но в последние месяцы эти поездки практически свелись на нет сначала из-за растущего живота, а затем из-за пандемии. В короткие зимние дни мама играла в карты с тетушками Пией и Пилар, шила, вязала и читала молитвы Пресвятой Деве в обществе То-рито и служанок. Она приказала запереть двери, ведущие в спальни уехавших детей, обе гостиные и столовую.

В библиотеку входили только муж и старший сын. Тори-то разжигал камин, чтобы книги не отсыревали. В прочих комнатах, как и на галерее, стояли угольные жаровни, на которых кипели горшки с эвкалиптовым отваром, чтобы очищать дыхание и отпугивать призрак испанки.

Отец и мой брат Хосе Антонио не соблюдали ни карантина, ни комендантского часа — первый был одним из тех бизнесменов, которые считают, что без них экономика развалится, а второй во всем следовал за ним. У них имелось разрешение на передвижение, как и у прочих предпринимателей, бизнесменов, политиков и врачей. Отец и сын работали в офисе, встречались с коллегами и клиентами и ужинали в Союзном клубе[2], который не закрывали, потому что это было бы равнозначно закрытию собора, хотя качество его кухни снижалось с той же скоростью, с какой возрастала смертность среди официантов. На улице они защищали себя войлочными масками, изготовленными тетушками, а перед сном обтирались спиртом. Они знали, что от гриппа не застрахован никто, однако надеялись, что благодаря этим мерам, а также эвкалиптовым парам микроб не проникнет в наш дом.