VIP-зал

Линда настояла на десерте. Они ждали в тишине.

Через пару минут запищал ее телефон. Она взглянула на экран.

— Боже мой, Тедди? Чем ты занимаешься?

— О чем ты?

Она протянула ему телефон.

Ясно высветилось мигающее сообщение:

«Скажи ему заплатить вовремя. Иначе пусть выбирает, с кого мы начнем: с твоего сына или с вашего отца.

С приветом, Могге В.».

Линда смотрела на него широко открытыми глазами.

Тедди не мог себя заставить взглянуть на нее. Вместо этого он рассматривал одну из картин на стене. Мужчину с крылышками на сандалиях.

Гермес — так ведь его, кажется, звали? Покровитель воров. Тот, кто после смерти провожает души в подземный мир.

Это больше не его бог.

* * *

Джокер стоял над ним, и лампы били Филипу в лицо.

Он снова отполз назад. В последние дни он все время так делал, как только дверь открывалась. Рана быстро перестала кровоточить, но воспоминания о том выражении лица Джокера и об острой боли в щеке не гасли.

Кожу обожгло, когда Джокер содрал скотч.

— Мне нужно поесть, — пробормотал Филип.

— Тебе же уже дали еды.

— Что-то еще, кроме хлеба.

— Скоро будет. Голод это плохо. Я не хочу, чтобы ты страдал, правда.

— Но почему?..

— Бабки, Филип. Мне нужны бабки. И все. Мне сказали, что все будет быстро. А теперь мы все просрали.

Филип не знал что думать. Он устал. Тем не менее слова о еде его успокоили. Скоро ему дадут поесть, может, это придаст ему сил. Тогда ослабят повязки на руках и ногах, и он сможет справить нужду в ведро, которое они приносят.

Он пытался подслушивать после того, как этот псих его порезал.

Иногда звуки музыки обрывались голосами. В основном голоса были такими тихими, что он ничего не слышал, но пару раз он разобрал разговор на повышенных тонах.

Другие голоса он не различал, только Джокера.

Но этого хватало.

— Это должна была быть пара часов, может быть, день, ты обещал!

— Да, но теперь-то он тут уже почти шесть дней, и ты так и не узнал, как переводить деньги. Тебе нужно было только сделать перевод, и даже это ты не смог.

— Это, блин, квартира, тут люди могут услышать. Я с этим разберусь по-своему, если ты ничего не придумаешь.

Филип не мог сообразить, что это за люди. Кажется, они не знали, как работают банки в Европе.

И вот Джокер здесь и хочет поговорить.

«Я с этим разберусь по-своему». Филип слышал эти яростные слова, эхом отдающиеся в голове.

— Сделай, чтобы мы получили наши бабки. Шестнадцать миллионов.

— Разве вы говорили не десять?

— Теперь шестнадцать из-за проблем и за риск, потому что время идет. И еще мы видели их у тебя на счету.

Филип почувствовал, как головная боль усилилась.

— Но тогда нужно продать бумаги. Это займет время.

— Так сделай это. Не бойся, мы тебя выпустим. Но сначала ты скажи, как перевести бабки.

— Но я не знаю.

— Так придумай.

— Но…

Клоунское лицо приблизилось. Филип увидел две морщинки у глаз Джокера. Он опознает его в полиции, если это когда-нибудь понадобится? Нужно сохранять ясную голову, насколько это возможно.

Джокер взял что-то в руку, что-то, похожее на какой-то инструмент.

— Нужно что-то с этим делать, Филип.

Филип понял слишком поздно. Как только он мог быть таким идиотом?

Он бросился назад и попытался на животе отползти в глубь ванной.

Джокер поднял то, что держал в руке.

Филип почувствовал, что его уже схватили за руку.

Рука согнулась под неестественным углом. Рана на щеке вспыхнула.

Это были ножницы или секатор. Джокер что-то быстро сделал и наклонился над ним. В то же мгновение Филип почувствовал невыносимую боль в мизинце.

Клацающий звук. Он понял, что произошло.

Он завыл.

— Ай, а-а-а!

Джокер поднял руку.

В полумраке Филип разглядел собственный кровоточащий палец.

Теперь голос Джокера звучал агрессивно:

— Мне, мать твою, нужны мои бабки. Я тут не бесплатно сижу, слышишь? Придумай, как перевести. У тебя есть час.

Джокер бросил ему клочок бумажного полотенца.

Дверь захлопнулась.

Снова темнота вокруг.

Филипа стошнило. Он прижимал клочок бумаги к обрубку пальца.

Попытался сконцентрироваться.

Ему нужно что-то придумать.

Ему нужно перевести шестнадцать миллионов крон.

За решеткой (четыре года назад)

Вертухаи постарше ныли, что времена изменились. Они рассказывали, что десять лет назад во всей тюрьме были только две бабы-охранницы, и обе такие суровые, что ничего не боялись, даже гепатита, а им тогда болел каждый второй.

Через пять лет одна из них, Ким, даже замуж вышла за одного сидельника, так что не такая уж она была лесбиянка, но все равно. У нее так и осталась короткая стрижка набок и глубоко засевшая любовь к «Мартинсам».

Теперь почти половина всех, кто работал в тюряге, — бабы. Времена меняются, снова рассуждали старые сторожа, ничего в этом плохого нет. Но что мы станем делать, если вдруг бунт? Позвоним в полицию? Позовем Ким с ее говнодавами?