Вира Кровью (СИ)

Но вот сейчас, вникая в сводки, понимал, почему армия должна быть в основе молодой. Как там у Цоя? — война дело молодых! Потому как вот видно военному человеку, что бригада Головного воюет именно по-стариковски: осторожно, с подстраховкой, избегая потерь. Но от этого вяло и, как бы это сказать… Некрепко, что ли. То есть оказывают эти — наверняка хорошие, опытные и достойные старики — некое стариковское же… Пожилым духом пропитаны действия бригады, вот что! Это даже не традиционная нестойкость казачков. Те нестойки, но удалы. А тут именно удальства и нет. Есть опыт, но нет решительности. Мало потерь, но мало и результатов.

Впрочем, зато вдоль Бахмутки очень эффективная артиллерийская работа идёт. Возможно, тот же начарт опытный старается. И действительно опасные бронегруппы противника, которыми тот купирует продвижения ополченцев там и сям, становятся куда более осмотрительными. А значит — менее энергичными, то есть и менее опасными.

Диалектика войны, чёрт бы её побрал…

Глава 15

Машины горели, как подожжённые тараканы. Если бы тараканов удалось как-нибудь поджечь. Деятельно горели машинки, пытаясь расползаться и застывая, когда их дополнительно накрывала невидимая, но тяжёлая плеть пулемётного свинца…

Да, через день после похорон Ирки он, наконец, нырнул в свою войну. Когда поговорили с прокурорскими. После чего Алексей спрятался в войну, как в норку.

Нет, не от прокурорских. Много чести!

От Насти.

Нет, это подло. Она — хорошая. Она ни в чём не виновата.

От себя. Которому нечего сказать этой славной девчонке.

У него погибла женщина, которую никогда особо не любил, но которая оказалась безнадёжно дорога после смерти. И Настя была тоже дорога. Но ему действительно было страшно её видеть. Потому что он знал, просто видел вперёд, что при первой же их встрече наедине между ними встанет Ирка. И что тогда делать?

И ведь Настя будет теперь в нём принимать участие! Ирина завещала! И теперь что, станет так, что Ирка с ними в постели тоже будет? А ведь будет! Наверное, справедливо так… но стыдно перед той же Иркой! Она ведь теперь там, по ту сторону, знает уже всё. Может, оттого и ушла, что узнала как-то? Кто его знает, что там с душою делается, когда она на грани между жизнью и смертью трепещет? Вот так отлетела на минуточку, увидела всё, дотоле скрытое, что меж ними с Настей произошло,— да и решила не возвращаться. От обиды или из благородства — какая теперь разница? Ушла, решила не мешать. А частично осталась. Разделилась как бы. Вот и сидит сейчас в его, Алексея душе, свернулась котёночком, лапки под себя подогнув… И… стыдно перед нею!

А ещё — Светка. Вдруг стал жечь гаденький, неостановимый стыд за себя и перед женою. Перед семьёй. Ведь любил же он её тоже!

Хотя… Вот именно что — «тоже»! Признайся честно — ведь не особо уж горел к ней в последние пару лет? Раздражала она тебя часто, нет? Своими этими попытками превратить себя в москвичку, своей озабоченностью всею этой местной мишурой. То, что всё покупками озабочена была…

Ну так что? Это, что ли, повод изменять?

А ведь ты изменил ей, Лёшка. Впервые в жизни. С Настей. Потому что правильно ходила шутка среди господ офицеров: переспать на стороне — это ещё не повод изменять жене. А тут не просто переспал ты с ней.

Полюбил ты её.

Чёрт, это же надо было так всё запутать и замесить!

Надо бы съездить, что ли, домой. Ни разу ведь не был, как зашёл сюда, на Донбасс. Ребята вон ездили, некоторые.

Ладно, вот эту войну закончим… Затишье будет или победа — или затишье после победы, — надо будет отпроситься на недельки две.

А с Настей что-то надо решать.

Надо ли? А куда деть ту тягу, что влечёт к ней со слепой, нерассуждающей силой? Любовь?

А Светка?

И делать — что?

А сделать уже нельзя ничего. Всё сделал, никого не упустил! И остаётся только окунуться с головою в войну. Чтобы заполнила всего, не давая времени и места для этого дурацкого самоанализа.

* * *

Злость на нацистах Буран начал срывать вдумчиво. Очень тщательно продумал план входа, повертел его туда-сюда сначала с Кулябом, присоединённым к нему со своей группой, затем с командиром и начштаба, съездил в бригаду договориться о взаимодействии с артиллерией. В штабе бригады его беззлобно обозвали «гадом» — знали уже про крайний выход и попеняли, что рано свалил к Персу, лишив бригаду наград и благодарностей за свой успех. Но по факту говорили уважительно и взаимодействие согласовали влёт. А что — если всё срастётся, то возможность и им присоединиться к получению плюшек становится реальностью.

Затем — на склад вооружения. Затарились снарядами для фугасов — по чеченскому образцу — и минами. Взяли два «Печенега», три «Аглени», по РПГшке на каждое звено, обычных «семёрочек». Наложили лапу на ряд полезных технических штучек. Как всегда, пришлось полаяться — от перестановки войн прапорщики не меняются.

Но снова довольно легко прошло. Всё же хоть и без подробностей, но народ знал про успешный крайний выход. И лаялся довольно поверхностно, для порядка.