Вира Кровью

Это — система, — рассказывал Глеб, с первого дня занимавшийся обменом пленных и собиравший их показания. Тех, что побывали на подвалах у карателей, под следствием, а то и под судом в «материковой Украине».

Типичный случай — ополченец из взвода, который в своё время сбил самолёт с известным карателем Бульчицким. В силу семейных обстоятельств, пришлось ему вернуться домой: тяжело заболела мать, необходима срочная операция. Устроился на работу, под чужим именем, разумеется, но его вычислили и арестовали. А дальше ќќ- круги настоящего ада.

«Сравнивая его рассказ со другими, я убедился, что пытки и издевательства стали стандартной практикой не только СБУ, а всех без исключения силовых структур Украины, — рассказывал Добров. — Схема такая. Где бы человека ни арестовали, по какому бы ведомству его арест ни проходил, его сразу избивают. Избивают жестоко, не заботясь о последствиях. Если умрёт или получит тяжелые увечья — это, как говорится, его проблема. Никого за это не накажут.

Забивают до состояния, когда человек не может сопротивляться, теряет ориентацию. Если не получается, приступают к целевому членовредительству: ломают руку, например, или пару рёбер. Рёбра почти всегда норовят сломать. Даже трещина или сильный ушиб обеспечивают постоянную боль, которая не позволяет нормально двигаться и соображать.

Потом надевают на голову полиэтиленовый пакет, как правило, обмакнув предварительно в солярку. Избитый до полусмерти начинает задыхаться. И вдобавок очень туго перетягивают скотчем на уровне глаз. Всё, воля парализована».

Да уж, нам еще везёт, — криво усмехнулся самому себе Александр. Но это может значить только одно — их хотят для чего-то сохранить в относительно «товарном» виде. Для чего? Вопрос…

Далее, по рассказу Глеба, задержанного бросают в камеру, как правило, общую. Не кормят. В лучшем случае, есть ведро для естественных надобностей. И начинают вытаскивать на допросы.

Допросы идут конвейерным методом.

Начинают с того, что человека раздевают догола. Во всяком случае, в СБУ — обязательно. И снова начинают бить. Могут пристегнуть, если есть к чему, — к крюку на потолке, к арматуре или шведской стенке в спортзале — и просто тупо лупят. Палками, шлангами, трубами, ногами-руками.

Как правило, палачи в «балаклавах». Бьют сразу несколько человек, сменяя друг друга, пока человек не впадает в состояние грогги. После этого ему суют его «показания»: «Либо подпишешь, либо сдохнешь». И всё. Большинство сразу подписывают. Некоторые день-два сопротивляться, но не дольше. Потому что это настоящий пыточный конвейер…

Потом отволокут в камеру, кинут одежду — и практически не кормят. Через день дают кашу, смешанную с землёй, с песком, с мусором. Правда, по технологии, перестают бить. Разве что для поддержания «тонуса» раз в два-три дня. И так до суда. А там — астрономические сроки…»

* * *

Припоминал этот разговор Александр, и даже последние невзрачные, но колючие кристаллики страха таяли в его душе. Кажется, наоборот должно бы — в ожидании того, что их ждёт. Но нет, затопляла этот холод, поднимаясь в душе, — ненависть.

Бросая взгляды на сотоварищей по плену, и в их глазах не видел он страха. Не маялись они, примеряя на себя обещанные им муки. Укреплялась, наоборот, душа. В беседе тяжкой сама с собою приходила к гневу и решимости перед ужасом предстоящего. И к убеждению, что нет в одном мире жизни с этими тварями.

А значит — как бы тяжко ни приходилось телу, слабому человеческому телу, душа будет сопротивляться. Будет противостоять этому миру монстров, что скалили клыки в фашистских байках, что с наслаждением пересказывали друг другу каратели. И даже наручники, казалось, уже не так болезненно впиваются в кожу. И мысли уже не о том, что страшное ждёт их впереди, а о том, как противостоять ему. Как душу свою поставить у него на пути, у этого зла, — раз уж другого оружия не осталось…

Блин, а ведь надо быть объективным… Ты же журналист, Сашка, ты должен быть наблюдателем. Наблюдай, запоминай. Запоминай всё — и если вырвешься живым, тогда уже закалённым, отточенным как шпагой пером пригвоздишь ты этих нелюдей к столбу позорному. И вскроешь как скальпелем гнойник этих душонок, и выпустишь блевотное их содержимое лужей, в которую да не ступит нога другого человека…

Конечно, не ново это. И словам мало кто внемлет. Но всё равно надо. Как в Отечественную. Как в Гражданскую.

Хотя сейчас что? Сейчас и есть гражданская. И не на Украине только. Тут она — частный случай. Гражданская война идёт во всём русском мире.

И только ли в русском? Да во всём мире! Между мусульманами, между арабами, между мигрантами и коренными в Европе, в Южной Америке и не прекращалась никогда, про Африку вообще молчим. Да и внутри «белой» цивилизации — она же, гражданская.