Вира Кровью

Боже, семейный какой-то разговор! А ведь да, точно: там, на другой стороне улицы магазин круглосуточный. Там во дворе, рассказывала Настя, воинская часть какая-то стоит. Тут и бизнес сразу же развернулся. В городе универсамы от сих до сих работают, а тут маленький магазинчик-забегалка ночами функционирует. И, соответственно, водочка-колбаска-сырок тут круглые сутки к удовлетворениям потребностей военных, красивых, здоровенных…

И чёрт! — Настя не выглядела расстроенной или подавленной! В Алексее шевельнулось разочарование. Э, это о чём? Он тут страдает, а она? Может, она ещё и водочки прикупила?

Нет, конечно, ответила она. Я думала, ты не придёшь никогда. А мне одной — зачем?

Ровно так сказала, рассудочно.

Творится-то что?

…хотя, ты знаешь, если ты зайдёшь…

Не понял! Я сюда бежал, чтобы просто потренироваться?

Какой-то серо-чёрный, как снег в марте, гнев начал подниматься в нём. Но Алексей загнал его обратно в тёмные подвалы души. Пообещав ему, чтобы до времени не вырывался, в следующий раз уже не противиться.

…если зайдёшь, то я бы лучше коньячку с тобой выпила. А то, знаешь, как-то до сих пор душа не на месте, как вспомню, как тебя там сопровождала…

Тоже ровно сказано.

Гнев? Нет, сидит у себя. Тоже в раздумьях. Кто-то из нас идиот. И, похоже, я увижу его при ближайшем взгляде в зеркало! Чего тебе надо-то ещё, дебил? Она же всё сказала! А что ровно ведёт себя, — так котёнок же самостоятельный! Перед мужиком характер держит! Или ты хотел, чтобы она с воем и соплями на грудь тебе бросилась? Ах, прости меня, дуру, дорогой мой Лёшечка?

Так тебе её любить хочется или покорить?

Чёрт, и покорить — тоже!

Для чего? Чтобы любить кого? Холопку?

Любить тебе её хочется или похолопить? Дерьма ты кусок, Лёшечка, вот что…

— Ты поднимайся, — сказал он. — Я лучше сам сбегаю. Только код подъезда скажи мне…

* * *

Он сидел и ел. Отчего-то проснулся ошеломительной силы голод. Да и то сказать — с полудня ничего не жрали. Как завертелось всё, так и не до того было.

Да и картошечка у Насти какая-то необычайно вкусная была. Вроде ничего особенного — сварила да обжарила с колбаской. А он от запахов слюной изошёл. Желудок прямо об зубы бился изнутри, вырываясь туда, поближе к кухне, к сковородке.

Но Алексей усмирил его. Он пока рассказывал про то, что происходило в рейде. Без излишних подробностей, конечно. Особенно — кровавых. Больше упирал на забавные детали. Как решали, что больше подходит для изображения безмятежности на украинском блок-посту — то ли в картишки перекидываться — ну, да, на украинских-то измождённых дорогах, кто в то поверит! То ли изобразить бой с пьянством — так о бутылке заранее позаботиться в голову не пришло.

В итоге решили просто посадить Шрека напротив двери, чтобы сразу в глаза бросался, а его самого заставили рассказывать истории из богатого жизненного опыта. Про то, например, как какого-то архидиакона возил, весёлого дядьку, любителя выпить, который особо домогательскому гаишнику посулил его заочно отпеть. И когда Шрек изображал, как гаишник лебезил перед попом, чтобы избегнуть такой кары, то спокойствие и безмятежность перед укроповским досмотром демонстрировать уже не нужно было — смеялись все, включая водителя. Укропы смотреть и не стали. Так, перетёрли о положенной им сумме с главбандюганом от Лыстого…

Или как Шрек с Еланцем над девчонками квохтали, уже на отходе, закутывая их от холода чужими трофейными бушлатами и опять-таки отвлекая байками и историями от невесёлой действительности. На лицо ужасные, добрые внутри, называется. Большой и маленький. Мультяшный Шрек с красной мордой и солдат Швейк курносый. Один с криворожским выговором, другой с уральским. «Ой, девчонки, до он вам-то ишо не тово ноболтат… Не стоко уж оно морозно-то. Тока вот куртку мою-то лучше будет нодеть, а бушлат-от постелить. Хороша куртка-то, синтепонтовая…».

Настя хмыкала с кухни, Алексей чистил пистолет на табуреточке, усмиряя изнервничавшийся желудок, — прямо семейная идиллия. Но что-то точило. А что — он не понимал. Было лишь ощущение недоговорённости какой-то, нерешённости. Ирка? Да нет, с ней он решил сразу, как только на свой берег выплыл. Ещё одеваясь, прикинул примерный план на день — с утра позвонить, успокоить, почему вчера не звонил, а вечером заехать с тортом и чаем. Можно ей чай? Да наверняка. Душистого и в самую терцию сладкого, какой Ведьмак делать умеет. Попросит его сварганить, как в располагу вернётся. Потом в термос — и в больницу. У врачей узнать, как там у неё с гематомой этой проклятой.

А всё остальное решать, что вышло за эти дни, когда она оклемается. По мере поступления. Как Бог даст.

Будет у него, как у Еланчика, три жены. «Не-е, ток я от них и не отказываюсь…».

А потом он, наконец, ел. Настя поклевала чуть-чуть, под коньячок. Сказала, что в штабе закормили её печенюшками с кофе. И бутербродами. И теперь она просто сидела и смотрела на него.