Вираж бытия

— И нам, верным коммунистам, — утверждал Феликс Эдмундович, — нужно самым нещадным образом бороться с этим политическим малодушием. Ведь только власть получили и сразу во все тяжкие!

Он, по совету Фрунзе, прямо провоцировал ЦК переложить ответственность с больной головы на здоровую. Ведь рыльце в пушку там было у многих. В этом и сомнений никаких не было, даже если бы у него не было доказательств. Рыба ведь гниет с головы. Но не отвечать же в самом деле этой самой гнилой голове за что там вытворяет хвост?

Поэтому Дзержинский целенаправленно пугал присутствующих вскрытием очень неприятных примеров. А накопать их было несложно. Никто особо и не шифровался, полагаясь на броню, которую давали знакомства в «органах» и партийный билет. И не просто пугал, но и, по сути, предлагал назначить виновными исполнителей. Почему нет? Отличная схема. Во все века и во всех странах работала безукоризненно.

Зачем это делать?

Так все просто — выбить у них почву из-под ног. Ведь любой политик силен теми людьми, которые идут за ним. И если ты хочешь свалить кого-то большого и влиятельного, то начинать нужно с его людей, выбивая их и вымывая его практическое влияние, реальную власть.

В теории члены ЦК могли и не пойти на такой размен.

Но Михаил Васильевич прекрасно помнил, как лихо они в 30-е закладывали всех подряд ради личных интересов. Не то, что подельников, но и даже близких людей. Все-таки партийные функционеры тех лет — это все еще «селюки», не имевшие серьезного опыта бюрократической работы. Не успели набраться. Не откуда. Вот Фрунзе и убедил Дзержинского зайти с этой карты, уверенный в том, что это принесет им успех.

И вот Дзержинский замолчал.

Наступила тишина.

ЦК, а также пара сотен приглашенных, сидели оглушенные. Молча. Слышно было даже как мухи жужжат.

Сталин, кстати, тоже помалкивал.

Подводка под Ягоду была слишком очевидной. И он, судя по всему, лихорадочно пытался сообразить, чем это вызвано. Особенно его раздражало то, что это совещание пригласили журналистов. В том числе и тех газет, которые он не контролировал. Например, ленинградских. То есть, замять это выступление не получится.

Вон как подался вперед с хищным видом Зиновьев.

Он уже почувствовал свой триумф. Ведь этот выпад был направлен против партийной номенклатуры и ее льгот. То есть, на то, за счет чего держалась власть Сталина в те годы. Да и Троцкий выглядел крайне возбужден. Уж кто-кто, а этот человек будет болтать без умолку. Не заткнешь. Разве что пулей. И дело было даже не во вражде Троцкого со Сталиным, а в общем подходе и взглядах на жизнь. Лев Давыдович был прекрасным разрушителем, то есть, критиком, способным достаточно честно и грамотно раскатать все что угодно. Делать сам, правда, почти ничего не умел. Но разве это требовалось?

Дзержинский завершил свой доклад.

Сложился все листы в папку. Закрыл ее. И поблагодарив за внимание удалился с трибуны, уступив место Фрунзе. Тем более, что вопросов никаких ему не задавали. Судя по нервному виду членов ЦК и прочих лидеров партии, им было не до вопросов. Они без всякого сомнения лихорадочно прикидывали, кого и как они скормят разбушевавшемуся Феликсу, чтобы самим не подставиться. Ну и как бы обрубить концы, ведущие к ним. Чтобы не докопаться. Потому что настрой Дзержинского был мрачен и суров как никогда.

Сталин тоже не задавал вопросов.

Он курил.

И нервно, искоса поглядывая на Ягоду. В принципе он стремился занять все ключевые места своими людьми. Но Генрих что-то слишком наследил. И теперь вопрос его снятия — вопрос времени. Причем недолгого. Вон — он и сам все прекрасно понимает — сидит едва живой.

Ведь не просто снимут.

Его есть за что и к стенке поставить. Это если болтать не станет. А то ведь там к стенке ой как много кто может стать. И Сталин прикидывал расклад сил — как это все разыграть в свою пользу. В конце концов — на него и на совсем уж его ближайшее окружение никаких наездов не было. И под кого копал Феликс — большой вопрос. Слишком уж тут все переплетено. Возможно Ягода действительно подставился и спровоцировал Дзержинского. Вот он и разбушевался.

— Михаил Васильевич, вы нас тоже порадуете очередной порцией критики? — поинтересовался Троцкий с кислой улыбкой на лице.

— В какой-то мере. Немного совсем покритикую. Но в основном буду предлагать меры для скорейшего разрешения поднятых проблем.

— Как уж тут скоро их разрешить? — пыхнув дымом, поинтересовался Сталин.

— Давайте все по порядку. Хорошо?

— От Адама и Евы только не начинаете, — фыркнул Зиновьев. — Переходите сразу к делу.

— Ну что. Можно и так. Смотрите. Думаю, что никто из присутствующих не станет возражать — экономика Союза хромает на все четыре копыта.

— А почему копыта? — смешливо выкрикнул Зиновьев.

— Потому что она напоминает маленького замученного мула. С одной стороны, ему надо тащить огромный воз. А с другой стороны его совсем не кормят. Только понукают, ругают, пинают и заставляют идти вперед.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился Сталин.