Дом был четырех этажным с тремя подъездами, выстроен как-бы в форме буквы "П" и его боковые крылья образовывали уютный двор. Для нас, мальчишек, было не мало важным, что в нашем доме был большущий подвал подо всем домом и чердак на всю крышу. И подвал и чердак – были местами для наших всевозможных игр и посиделок. А еще прямо вдоль нашего двора протекал замечательный ручей, который имел способность самостоятельно запруживаться летом и превращаться в огромную и достаточно глубокую лужу, по которой можно было плавать на самодельных плотиках. Ах, какое это было удовольствие запрыгнуть на плотик и отталкиваясь длинной палкой, как шестом, проплыть метров десять мимо двора с одной стороны и потрясающих сараек (так мы называли деревянные сараи, во множестве расположенные в пятидесяти метрах от нашего двора) с другой.
На вопрос родителей где мы были когда они нас искали, мы неизменно отвечали:
– За сарайками!
– Ты не видел Валерика,– вопрос моей мамы к кому-нибудь во дворе,
– А он там, с мальчишками за сарайками,– обычно звучало в ответ.
И ручей и "засарайки" – это были неотъемлемые атрибуты моего детства.
Зимой ручей долго не застывал, так как был довольно-таки быстрым, но после того, как морозы переваливали за минус двадцать пять, часть ручья, которая была лужей, превращалась в естественный каток.
Бывало, что и по незамерзшей луже мы даже катались на плоту, не смотря на мороз на улице. Однажды, когда лужа наполовину замерзла, но посередине была еще большая полынья, я и два старших мальчика( согласно очереди) плавали на плоту, но причалив к берегу, мальчишки быстро спрыгнули, хиленький плот резко накренился в мою сторону, и я соскользнул в ледяную воду чуть-ли не по пояс. Не смотря на то, что ребята меня быстро вытащили на берег, моя одежда: зимнее пальтишко, шаровары и валенки успел полностью пропитаться водой. Холод пронзил меня до самого сердца. Колькин старший брат Федя по прозвищу Фед взвалил меня себе на спину и бегом домчал до подъезда и поднялся со моей к нашей квартире на третий этаж.
Увидев, что с меня стекает ледяная вода, мама заохала, запричитала, быстро сорвала с меня одежду, голым поставила в ванну и стала из душа поливать меня горячей водой, но я дрожал и все врямя повторял:
– Мама, мне холодно, сделай воду погорячей. Тогда мама закрыла сливное отверстие пробкой, продолжая поливать меня из душа.
Через несколько минут, когда вода заполнила ванну на треть, мама усадила меня в ванну, а сама побежала на кухню и поставила кипятиться кастрюлю с водой. Сидя в ванне, я открыл на максимум кран горячей воды и все равно мои ноги и бедра даже под горячей водой были холодными. Опять прибежала мама и сыпанула в воду горчицы, и быстро размешала ее. Едкий горчичный запах ударил мне в нос, но все-равно тело у меня оставалось холодным. И только когда мама принесла кастрюлю с только что закипевшей водой и осторожно вылила ее в ванну, я почувствовал, как волна тепла обволакивает всю нижнюю часть моего туловища.
Через какое-то время, когда сидя в ванной и трогая под водой свои ноги я почувствовал, что они стали теплыми. Тогда я встал, мама насухо растерла меня банным полотенцем, потом завернула меня в другое полотенце и на закорках отнесла в постель. Размотав полотенце, она растерла меня водкой(запах стоял просто жуткий), надела мне шерстяные носки, которые связала бабушка, и укутала меня в свою теплющую оренбурскую шаль.
Укрыв меня под самый подбородок тяжелым ватным одеялом, мама пошла на кухню готовить мне чай с сухой малиной и медом. Пока она там суетилась на кухне, я почувствовал теплую истому и от избытка впечатлений задремал.
Растормошив меня, мама заставила выпить большую чашку горячего напитка и я до конца прогрелся уже изнутри.
В этот день на улице было около десяти градусов мороза. Какой черт меня понес кататься на плоту в такую погоду— мне до сих пор не понятно, но ведь все катались?!
Но, как ни странно – я не заболел. На ночь я еще выпил горячего молока, опять же с медом, а на ноги мама мне поставила горчичники. Утром я был как огурчик.