— Капеллан, вы свидетель, что все было честно, — сказал мистер Уорингтон, еще дрожа от возбуждения, но стараясь подавить его и принять хладнокровный вид. Затем он вынул из кармана ключ и отпер дверь, за которой толпилось четверо слуг. Звон бьющегося стекла, крик, вопль, два-три проклятия подсказали им, что в комнате творится что-то неладное, и теперь, войдя, они увидели две багряные алые жертвы — капеллана, исходящего портвейном, и высокородного Уильяма Эсмонда, эсквайра, распростертого в луже собственной крови.
— Мистер Сэмпсон подтвердит, что я дрался честно и что начал мистер Эсмонд, — сказал мистер Уорингтон. — Эй, кто-нибудь! Развяжите его шейный платок, а то как бы он не умер. Гамбо, принеси ланцет и пусти ему кровь. Стой! Он приходит в себя. Подними-ка его, вон ты! И скажите горничной, чтобы она подтерла пол.
И правда, минуту спустя мистер Уилл очнулся. Сначала он медленно повел глазами по сторонам, вернее, — вынужден я сказать с большим сожалением, одним глазом, ибо второй основательно заплыл в результате первого удара мистера Уорингтона. Итак, сначала он медленно повел одним глазом по сторонам, затем охнул и испустил нечленораздельный стон, после чего начал сыпать проклятиями и ругательствами весьма щедро и членораздельно.
— Ну вот, он уже оправился, — сказал мистер Уорингтон.
— Слава тебе господи, — вздохнула чувствительная Бетти.
— Спроси у него, Гамбо, не желает ли он еще, — приказал мистер Уорингтон строго.
— Масса Гарри спрашивает, вы еще не желаете ли? — осведомился послушный Гамбо, склоняясь над лежащим джентльменом.
— Нет, будь ты проклят, черный дьявол, — говорит мистер Уилл и бьет в черную мишень перед собой.
— Чуть язык мне пополам не перервал, — сообщил Гамбо сердобольной Бетти.
— Нет, то есть да! Адское ты исчадие! Почему его не гонят отсюда в три шеи?
— Потому что не смеют, мистер Эсмонд, — величественно заявил мистер Уорингтон, поправляя манжеты.
— И не хотят, — пробурчали слуги, которые все любили Гарри, тогда как для мистера Уилла ни у кого не нашлось бы доброго слова. — Мы знаем, сэр, что все было по-честному. У мистера Уильяма это уже не первый случай.
— Да и не последний, дай-то бог! — визгливо восклицает миссис Бетти. Чтобы неповадно было бить черных джентльменов!
К этому времени мистер Уильям уже поднялся на ноги, утер салфеткой окровавленную физиономию и угрюмо направился к двери.
— Учтивость требует прощаться с обществом. Доброй ночи, мистер Эсмонд, — говорит мистер Уорингтон, который шутил хотя и редко, но плохо. Впрочем, ему самому этот блестящий выпад пришелся очень по вкусу, и он весело про себя посмеялся.
— Скушал ужин и пошел на боковую, — заявляет миссис Бетти, после чего все захохотали уже открыто, то есть все, кроме мистера Уильяма, который удалился, изрытая, так сказать, черные клубы проклятий из жерла своего рта.
Приходится сознаться, что охота шутить не прошла у мистера Уорингтона и на следующее утро. Он послал мистеру Уиллу записочку, осведомляясь, не собирается ли он в "столицу или куда-нибудь еще". Если он намерен посетить Лондон, то насмерть перепугает "разбойников" на Хаунслоу-хит, а в "Щиколадной никто, конечно, не будет так разукрашен", как он. Боюсь, что мистер Уилл с обычной своей грубостью послал автора письма куда-то значительно дальше, чем в Хаунслоу-хит.
Однако дело не ограничивается перепиской только между Уиллом и Гарри: у двери мистера Уорингтона появляется хихикающая девица, и Гамбо приближается к своему господину с белым треугольником в черных пальцах.
Гарри немедленно догадывается, что это такое.
— Записочка! — стонет он.
Молинда приветствует своего Энрико, и т. д., и т. д., и т. д. В эту ночь она не смежила глаз, и прочее, и прочее, и прочее. Хорошо ли спалось Энрико в родовом замке его предков? Und so weiter, und so weiter {И так далее, и так далее (нем.).}. Пусть он больше никогда не "сорится" и не будет "таким злым". Kai ta Loipa {И прочее (древнегреч.).}. Нет, я не стану цитировать это письмо дальше. А таблички, некогда золотые, что вы теперь, как не увядшие листья? Где фокусник, который преображал вас, и почему исчез ваш блеск?