Виргинцы. Книга 2

Я уже говорил о том, как легко было попасть сегодня в фавор, а завтра в немилость у моей тетушки и как нас с братом поочередно то ласкали, то отталкивали. Свою долю триумфа я изведал после успеха моей пьесы. Я был представлен самым прославленным остроумцам города и сумел довольно сносно держаться в их обществе, после чего светские щеголи заявили, что я не так уж дурно воспитан, и, возможно, я мог бы сделать карьеру в высшем свете, пожелай я избрать себе эту жизненную стезю и будь мой кошелек не столь тощ, а пара милых глаз не дороже для меня блистательных очей сестер Ганниг и Чадли или размалеванных красоток цирка. Трудно этому поверить, дети, но из-за того, что я был влюблен в вашу мать, меня объявили человеком низменных вкусов, достойным всяческого сожаления. Да, так это было. И я вижу, как две седовласые головы — набожной леди Уорингтон и суетной госпожи де Бернштейн склоняются друг к другу, когда эти дамы дружно скорбят по поводу моего образа жизни.

— Ах, боже мой, с таким именем, как у него, он мог бы жениться на ком угодно! — восклицает кроткое Благочестие, которое всегда, устремив один глаз к небу, другим старается не упустить чего-нибудь на земле.

— Я не вмешиваюсь в чужие дела и преклоняюсь перед талантом, — заявил мой дядюшка, — но не могу не пожалеть, что ты якшаешься с разными поэтами и сочинителями и прочими людьми подобного сорта, а более всего — о том, что ты дал увести у себя из-под носа прелестное создание с сотней тысяч фунтов приданого и связал свою судьбу с деревенской девчонкой без гроша в кармане.

— А если я уже был связан словом, дядюшка? — спросил я.

— Словом, словом! Такие дела не делаются очертя голову, тут надо хорошенько все взвесить и проявить осмотрительность и благоразумие. Когда ты связал себя обязательством с этой мисс Ламберт, ты еще не был знаком с прелестной американкой, которую твоя матушка прочила тебе в жены, как сделала бы на ее месте всякая любящая мать. И твой долг по отношению к матери, племянник, долг, которому учит нас пятая заповедь, послужил бы тебе оправданием, если бы ты порвал с мисс Л. и исполнил бы желание твоей высокочтимой матушки относительно мисс… как, бишь, была девичья фамилия графини? Что-то голландское… Ну, неважно… имя — это ерунда, но деньги, мистер Джордж, деньги — это нечто осязаемое! Вот, к примеру, мой дорогой малыш Майли посещает танцкласс вместе с мисс Барвелл, дочерью набоба Барвелла, и я не скрываю, что был бы рад, если бы эти дети почувствовали склонность друг к другу, которая могла бы продлиться всю жизнь, и даже сказал об этом набобу. Однажды мы вышли вместе из палаты общин, — был как раз день танцкласса, — и пошли поглядеть на них. Какое это было восхитительное зрелище — два юных создания танцевали менуэт! Поверишь ли, Джордж, я даже прослезился, ведь у меня чувствительное сердце, и я люблю моего мальчика.

— Но если мисс Ламберт без всякого приданого дороже мне графини с ее сотней тысяч фунтов, что тогда, дядюшка?

— Ну, в таком случае у вас весьма странный вкус, сударь, больше ничего, — сказал дядюшка, повернулся на каблуках и покинул меня. Я понимаю, как его должно было раздосадовать, что я не могу смотреть на жизнь его глазами.

Тетушка Бернштейн тоже была отнюдь не в восторге ни от моей помолвки, ни от семьи, в которой я теперь проводил почти все свое время. Их простой образ жизни казался скучным, а быть может, и глупым этой светской даме, и она бежала от их общества, как некий персонаж (возможно, и не такой черный, как его малюют) от ладана. Она насмехалась надо мной, говоря, что я пришпилен к чьей-то юбке. Сильно поднявшись было в ее глазах, я кувырком полетел вниз, ее любимцем снова сделался Гарри, и его брат, видит бог, нисколько ему не завидовал.

Гарри был теперь нашим семейным героем. Мы время от времени получали от него коротенькие весточки с театра военных действий, и поначалу госпожа Бернштейн не проявляла особого интереса ни к этим письмам, ни к их автору, ибо слог писем был прост, а изложенные в них факты не слишком занимательны. Но вскоре до Лондона долетела весть о блистательной победе, одержанной нашими войсками 1 августа под Минденом, где полк, в котором ранее служил Вулф, был одним из шести английских полков, принимавших участие в этой знаменитой битве. А сам молодой генерал, сраженный лихорадкой, лежал в это время на своей койке, уже в виду Квебека и, надо думать, горевал и бесился из-за неудавшейся, отбитой французами атаки.